Прот. М. Зноско-Боровский

Памяти Николая Дмитриевича Тальберга.

(К 10-летию со дня кончины — 29 мая 1967 г. — 1977 г.)

Следует признать, что за 60 лет скитаний русская эмиграция сохранила свое лицо: остается верной Богу и Исторической России. Потому сохранила лицо свое, что водима наставниками, верными тем духовным ценностям, из которых выросли Русская Государственность и Русская Культура; водима наставниками, в понимании которых «мощь и величие государства в своих глубинах, основах и истоках, восходит к непреложным религиозным началам»; в понимании которых «государство Российское отнюдь не представляет просто технического приспособления, а есть некий таинственный сосуд национальной, духовной и жизненной энергии, и оно духовно никнет, мельчает, корни его свободного бытия иссыхают, когда оно отрывается от религиозных начал».

Благодаря своим наставникам достойным, русская эмиграция не только явила себя верной хранительницей русских культурных традиций, но и вносит живительные зерна русской культуры в жизнь других народов. К ним, странствующим по распутиям мира, мещанской сытостью свою совесть усыпляющего, вполне приложимы слова глашатаев Благой Вести — Апостолов: «Мы во всем являем себя с оружием Правды в правой и левой руке, — в чести и бесчестии, при порицаниях и похвалах: нас почитают обманщиками, но мы верны; мы гонимы — но не стеснены; мы в отчаянных обстоятельствах — но не отчаиваемся; мы нищие — но многих обогащаем; мы ничего не имеем — но всем обладаем». В них поражают нас вера в необходимость своего дела, настойчивость и упорство в их святом делании, скромность и способность жертвовать всем ради Идеи, которой служат. В отношении всей эмиграции, особенно же — в отношении молодежи, они являются настойчивыми «будителями русского духа», напоминающими о нашей принадлежности к великому русскому народу, напоминая молодежи о ее священном долге знать свой родной язык, язык великих сынов человечества, и историю своего народа, о которой А. С. Пушкин сказал: «Клянусь моей честью, я ни за что не согласился бы переменить отечество или иметь другую историю, чем та, которую нам послал Бог».

Одному из «будителей русского духа» в эмиграции и посвящены эти строки.

* * *

Николай Дмитриевич Тальберг родился в 1886 году в семье профессора Киевского Университета, доктора уголовного права. В 1907 году он окончил с золотой медалью Императорское Училище Правоведения, до последнего дня своей жизни сохранив к нему нежную любовь. «А какое завтра число?» — спросил в канун своей кончины, лежа на смертном одре, Николай Дмитриевич свою любимую сестру Татьяну Д. «Двадцать девятое» — ответила та. — «Значит, — тихо сказал Николай Дмитриевич, — завтра 60 лет, как я окончил Правоведение». И в этот день шестидесятилетнего юбилея, 29 мая 1967 года, ушел от нас в светлые обители вечной радости один из выдающихся сынов российского рассеяния, самоотверженный патриот Державной России, горячо верующий христианин, человек духовной свободы и честности мысли.

«Образцовый правовед» яркий хранитель благороднейших традиций родного Императорского Училища Правоведения, являющий пример непоколебимой верности«. Державной России, — так свидетельствовали о Николае Дмитриевиче в 1965 году его друзья правоведы, отмечая 50-летие избрания его в 1915 г. членом Комитета Правоведческой Кассы, объединявшей правоведов в одну дружную семью. Это не были слова товарищеской вежливости. В них однокашники отметили подлинный лик своего старшего друга, выявившего свою идейную крепость и бескомпромиссность еще в стенах Училища, когда выступил он на торжественном акте, по окончании Училища Правоведения, с блестящей речью, и еще раньше, юношей, явившись одним из главных организаторов отпора тем, кто решился на дерзкую попытку внести в стены Училища политическую агитацию.

* * *

Николай Дмитриевич умственно сложился и вырос в духовно здоровой атмосфере благороднейших традиций Императорского Училища Правоведения и олицетворявшего славу и величие России блистательного Петербурга. 1905 год, год начала открытого всероссийского беснования, когда явным стало, что социальная и политическая отрава, широким потоком прорвавшаяся с Запада в Россию, уже захлестнула значительную часть образованного и правящего слоя народа, этот 1905 год и определил окончательно жизненный путь Николая Дмитриевича. Его призвание лежало в живом служении Отечеству, России и народу. И он, по окончании Императорского Училища Правоведения поступает на службу в Министерство Внутренних Дел, где в течение 10 лет занимает ряд ответственных должностей. Начав в 1907 г. службу в Отделе Личного Состава Департамента Общих Дел Министерства Внутренних Дел, — в 1908 г. он направляется в Ригу для усиления Канцелярии Прибалтийского Генерал-Губернатора, — в 1909 году он советник Курляндского Губернского Управления, — в 1910 году советник Киевского Губернского Управления, — в 1911 году переводится в С.-Петербург, в 1914 году — чиновник особых поручений при Министерстве Внутренних Дел, с откомандированием в канцелярию Министра; ему поручается заведование делопроизводством по выборам в Государственный Совет и в Государственную Думу. Одновременно Николай Дмитриевич состоит, с началом войны, секретарем благотворительного Комитета Министерства Внутренних Дел, а в 1915 г., к тому же, избирается и членом Совета Помощи Русским Беженцам. В 1916 г. Николай Дмитриевич представляет Министру Внутренних Дел обзор общественно-политических настроений по губерниям и степени подготовленности к выборам в 5-ую Государственную Думу; — в 1917 г. на него возлагаются еще и обязанности помощника управляющего делами сенаторской ревизии. Не «служакой честным», а человеком Чести и Долга явил себя в эти годы десятилетнего пребывания на Императорской Государственной службе Н. Д. Тальберг , а постоянная связь с самыми широкими кругами российского общества и ознакомление с самыми важными сторонами жизни государства укрепили его в сознании необходимости для России Державного Скипетра. Недостаточно сказать о Николае Дмитриевиче: он честно служил, нет — он самоотверженно нес подвиг служения.

* * *

«Февраль» погубил Россию. Николай Дмитриевич аттестовал виновников «февраля», как недоумков и предателей, поддавшихся тем искушениям сатаны, которые отверг в пустыне Христос-Спаситель. «Октябрь» был лишь логическим завершением «февраля». Николай Дмитриевич однако, верит в возможность восстановления на Руси законного порядка; сразу же, после российской катастрофы, он отдается этой великой цели, пренебрегая грозившей ему, в революционные годы, опасностью ареста. Он вступает в Петрограде в тайную монархическую организацию, во главе которой стоял Н.Е.  Марков, по ее поручению выполняет ряд ответственных поручений, совершая поездки в Москву и в Киев, а в мае 1918 г. участвует в тайном монархическом съезде в Киеве.

Очутившись в 1920 г. в Берлине, Николай Дмитриевич продолжает политическую борьбу за Россию. Как в революционные годы в истекавшей кровью России, так и за рубежами ее жизнь Николая Дмитриевича представляет редко встречающееся проявление последовательного и всецелого посвящения себя и своих сил служению Вечному в организме Державы Российской и защите той высшей Истины и Правды, на основе которых создавалась и крепла Российская Государственность.

Российская эмиграция это — Зарубежная Русь, и является она частью единого целого, частью великого живого организма российского, частью России. История эмиграции это — история России за рубежом. В этом историческое значение эмиграции, из этого вытекает и призвание ее. На страницах этой истории мы часто встречаем имя Н.Д.  Тальберга . Мы видим его в поездках в Сербию и Грецию, подготовляющим созыв 1-го Монархического Съезда, состоявшегося в Рейхенгале в 1921 г., на котором Николай Дмитриевич был избран на должность управляющего делами Высшего Монархического Совета, оставаясь на этом посту вплоть до 1938 г., а после Зарубежного Съезда в 1926 г. в Париже он сотрудничает и с проф. И.П. Алексинским, Председателем образовавшегося тогда Патриотического Объединения. Николай Дмитриевич хорошо знает и работает на политическом и церковно-общественном поприще со многими выдающимися представителями Русского Зарубежья. Члены Императорского Дома, Главы Церкви — особенно Авва Митрополит Анастасий, нежно его любивший и прибегавший к Николаю Дмитриевичу за справками и советами, генералы Врангель, Кутепов, Миллер, Краснов, Богаевский, Туркул, Науменко, Крейтер, проф. Головин, Крупенский, светл. князь Горчаков, Шмелев, Лукаш и многие другие были для него живыми людьми, с которыми он общался, и они ценили его.

С первых лет эмиграции Николай Дмитриевич приобретает всезарубежную известность и по своим талантливым статьям, помещаемым им в различных органах русской независимой мысли, и по докладам, с которыми он выступает во всех странах свободной Европы. «Бесценны были его статьи и все мы, патриоты, не зная, кто такой Тальберг, учились по его статьям», — писал мне секретарь Русского Просветительного Общества в Филадельфии.

Из под пера Николая Дмитриевиче вышли следующие труды: «Возбудители раскола», «Святая Русь», «Муж верности и разума — К. Победоносцев», «Император Николай I — православный Царь», «Император Николай I в свете исторической правды», «Святая земля», «Гоголь — глашатай Святой Руси», «Св. Митрофан Воронежский», «Миссионерский подвиг Русской Православной Церкви», «Православное храмоздание Императорской России в Европе», «Трагедия русского офицерства», «Царская Россия и Восточные Патриархи», «Филарет, Митрополит Киевский», «Отечественная быль», «История Вселенской Церкви», «К сорокалетию пагубного Евлогианского раскола» и многие другие. Коснусь его трудов лишь постольку, поскольку это необходимо для понимания и характеристики личности и деятельности Николая Дмитриевича.

* * *

Для личности и деятельности Николая Дмитриевича, как то вытекает из его литературного наследства, питающей основой является та духовная реальность, которую он видел, которую он лично пережил и осознал с исключительной силой, а именно: Христова Россия Державная, Россия — исполненная веления Духа Жизни, того творческого Духа, силою которого князья и государи наши, совместно с князьями Церкви и народом, создавали Русь — Державную Россию; того Духа Жизни, от Отца чрез Сына в мир исходящего, Которым может быть преображена жизнь всего мира. Вот именно эта реальность и была основанием и источником веры в возрождение России, источником вдохновения жизни и деятельности Николая Дмитриевича.

Летописно излагая знаменательные события в жизни России, Николай Дмитриевич ярко выявляет благотворное влияние Православной Церкви на исторические судьбы русского государства и народа. Он далек от увлечения внешней эффектностью, показным в истории России, а раскрывает в своих трудах летописных те духовные корни российской жизни, коими постепенно изменялась и перерождалась жизнь народа в ее основах. Николай Дмитриевич говорит в своих исторических трудах о глубинном в наших Государях, о той творческой динамике их духа, которой определилась внешняя жизнь и творилась История России.

Несомненна заслуга этого чистого патриота в том, что он восстановил в своих летописных исторических трудах подлинный облик наших Государей, очистив их лики от налетов той безобразной лжи и гнусной клеветы, которыми окутала их и всю историю Православной Державной России «мировая закулиса», на протяжении столетий пытающаяся по-своему творить и изображать историю народов, стремившаяся издавна и ныне стремящаяся к уничтожению России, как Православного Царства.

«Если сравнить какую-нибудь эпоху Русской Истории с одновременными ей событиями в Европе, то беспристрастный читатель усмотрит, что род человеческий везде имел страсти, желания и намерения, и к достижению употреблял нередко одинаковые способы» — сказала некогда Императрица Екатерина Великая, об удивительной простоте жизни которой повествует в своих трудах Николай Дмитриевич. Ведь это она, во время царствования которой «высоко взлетел Орел Двуглавый» и «низко перед ним склонились племена», говорила: «лучше десять оправдать виновных, чем одного невинного казнить».

Как бы вторя Екатерине Великой и повторяя слова А.С.  Пушкина, Николай Дмитриевич говорит: у русского народа нет оснований краснеть перед другими народами за свое прошлое, а если нам указывают на времена Иоанна Грозного, то пусть посмотрят, что в то же время, на Западе творилось: как в Англии Генрих VIII казнил своих жен и приближенных; как дочь его, римо-католичка, прозванная кровавой, жестоко, бесчеловечно преследовала протестантов; как в Испании, при короле Филиппе II, множество народа пало жертвой инквизиции; как в Нидерландах с необычайной жестокостью расправлялся испанский герцог Альба; как во Франции, при Карле IX, в так называемую «Варфоломеевскую ночь» было организованно убито 20.000 кальвинистов.

Наиболее оклеветаны в нашей истории Государи Павел I, Николай Павлович и Николай Александрович, наш Царь-Мученик. Руками русских «попугаев» и бенигсенов, так подло и жестоко лишенный жизни Павел Петрович — к правде стремившийся, величественный и, вместе с тем, простой в обращении, человек исключительной доброты, великодушия и мужества, защитник слабых, человек наблюдательный и меткого ума, народный Государь — что и ускорило удаление его с Престола Российских Государей. А ведь еще и сейчас русские недоумки и враги России пытаются представить его в смешном, карикатурном виде.

С трогательной любовью восстанавливает Николай Дмитриевич подлинный образ Государя Николая I, которого и поныне духовные уроды из русской среды и сатанисты из среды иностранной пытаются именовать «Палкиным». На основании свидетельств современников, иностранцев и отечественных, перед нами встает образ легендарного героя-великана, Самодержца Российского, человека нежного и заботливого, бережно относившегося к жизни человеческой, и не только к жизни своих подданных и солдат, но и воинов врага на поле брани, черпавшего счастье в чистоте совести перед Богом и в своей Семье; Николай Павлович — народный Царь, поражает иностранцев своим благородством и великодушием, производит на них впечатление «владыки мира». Прусский король, современник Николая I, писал о нем: Император Николай это «один из благороднейших людей, одно из прекраснейших явлений в истории, одно из вернейших сердец и в то же время один из величественнейших Государей этого убогого мира». Наши Государи велики своей скромностью и своей христианской настроенностью. «Ничто так не украшает величия дела, как скромность, в этом я нахожу величайшую красу, истинную доблесть», — писал Государь Николай I.

Благоговейно пишет Николай Дмитриевич об оклеветанном «мировой закулисой» и ослами из русской среды Царе-Мученике Николае Александровиче. «Кажется мне — писал еще в 1836 году Император Николай I, — что среди всех обстоятельств, колеблющих положение Европы, нельзя без благодарности Богу взирать на положение нашей матушки России, стоящей как столб и презирающей лай зависти и злости, платящей добром за зло и идущей смело, тихо по христианским правилам к постепенным усовершенствованиям». В этих словах Государя начертан величественный путь всей Российской Истории. И вот в то время, когда в царствование Государя Императора Николая II Россия, — говоря словами Государя Николая I, — тихо, но смело шла «по христианским правилам к постепенным усовершенствованиям, которые должны (были) из нее на долгое время сделать сильнейшую и счастливейшую страну в мире,» — как говорит В. Черчиль: «вмешалась темная рука, облеченная безумием», а социальной и политической отравой с Запада пораженные г.г.  профессора и руководители некоторых политических партий, приняв лай зависти и злости за голос доблести и правды, поддержали эту руку заговорщиков — рухнула Россия Державная. Николай Дмитриевич помогает русским людям сбросить с глаз своих пелену обмана и ядовитого чада клеветы, которыми отравлены умы россиян в их оценке светлого лика Царя-мученика и других наших Государей.

Хотя современники наших Государей, ринувшиеся на социальные и общественно-политические приманки Христу-Богу изменившего Запада, и не заметили главного в отечественной истории, а именно: призвания России содействовать росту духовных сил в мире, быть регулятором совести мира, а некоторые из ведущих партийцев и отвергли то, не признали перед Россией Провидением поставленной задачи, все же, семена, посеянные в мире Россией Державной, принесут плод, не пропадет труд Государей наших. Николай Дмитриевич печатным словом и примером своей жизни, зовет русских людей — верностью Исторической России и личным трудом — приблизить сроки плодов, ибо все мы, и, прежде всего русские зарубежники, призваны к великому всемирному труду восстановления России и тем — христианского возрождения всего мира.

* * *

Николай Дмитриевич — монархист, но его монархизм особенный. Он не спорит с инакомыслящими, не проявляет воинственной напористости, что свойственно людям, исповедующим партийные программы. Он бережно и тщательно, спокойно и мужественно раскрывает в своих трудах историческую Правду о России, излагает свои взгляды и убеждения. Его монархизм исходит из принятого им целостного христианского мировоззрения, дающего ответ на вопросы не только моральной и духовной жизни человека и семьи, но и освещающего проблемы общественной и государственной жизни. Этим объясняется и та спокойная радость, которой веет от Николая Дмитриевича и его писаний.

В своих исторических трудах Николай Дмитриевич выступает убежденным сторонником «симфонии власти», раскрывая в глубоких истоках Российской истории следы извечного тяготения материального к духовному, обоюдное стремление и Церкви и Государства — совместить заботу о народе, о нации в целом. Статьи и книги Николая Дмитриевича, посвященные прошлому России, это гимн Прекрасному, которое неизбежно открывается пред каждым историком, беспристрастно анализирующим прошлое Императорской России. И вместе с тем, не обнаруживаем мы в его трудах национального самодовольства и самохвальства.

* * *

Николай Дмитриевич знаток не только русской и всеобщей истории, он и церковный историк. В его исторических трудах и очерках нет ничего надуманного. Он всесторонне исследует вопрос-тему и, затем, говорит об очевидном.

«В день похорон, когда еще так живо чувствовалась его душа среди нас, рука невольно потянулась к подаренному им экземпляру Истории Русской Церкви», — говорит протопресвитер о. Михаил Помазанский, и продолжает: «бегло перелистывая книгу, можно подумать: обычное школьное пособие… компилятивная работа. Однако — раскройте хотя бы историю Патриарха Тихона, или прочтите весь отдел периода патриаршества, или борьбу за Православие в Литве и Польше. Вы скажете: нет, эта книга не компиляция, здесь вы чувствуете жизнь во всей ее сложности, вы переживаете историю, вы встретите захватывающие страницы рассказа. Это не по заказу написанное пособие с сухим изложением фактов, не школьный учебник, избегающий острых углов и скользких моментов; перед вами открывается религиозная жизнь в ее полноте, вы видите как тесно переплетены в истории жизнь общественная и государственная с жизнью церковной и какие сложные временами возникают из — за этого моменты… Автор выбирает, суммирует и предлагает нам самое ценное, удачное, характерное, что он находит у наших самостоятельных и, в большинстве, лучших историков Церкви… Такой способ изложения в условиях нашего времени ценен тем, что здесь подводится итог историческим изысканиям и в то же время мы знакомимся с точками зрения и с характером изложения целой плеяды русских историков». Он далек от механического понимания истории. История, это — непрестанная духовная борьба, борьба за Правду Божию, и центром этой борьбы является духовный рост и внутреннее изменение единиц, общества и всего народа — в чем первое место принадлежит Церкви Христовой.

Николай Дмитриевич — борец. Вторая мировая война застала его в Югославии. «В эти грозные годы — пишет сотрудник Николая Дмитриевича по Югославии — Николай Дмитриевич работал в Управлении . Делами Русской Эмиграции в Югославии, как один из наиболее близких и влиятельных сотрудников главы эмиграции — генерала »рейтера. Воспитанный в духе добросовестного служения и в традициях русской имперской Государственности. Николай Дмитриевич вложил весь свой опыт и отзывчивое сердце в дело помощи русской эмиграции, в дело сохранения ее национального и культурного лица, обеспечения деятельности русских учебных заведений — кадетского корпуса, института, гимназии, школ, госпиталей, клиник, мастерских, библиотек, всевозможных курсов. Это делалось в очень тяжелых, политически и экономически, условиях мировой войны, оккупации Югославии и гражданской войны. Сейчас этот белградский период страничка истории, значение и поучительность которой выходят за пределы Югославии. После трех лет напряженной работы в оккупированном Белграде, Николай Дмитриевич покинул в сентябре 1944 года Югославию, предварительно приняв ответственное участие в организации эвакуации русской эмиграции, не пожелавшей оставаться под подступающим красным сапогом«.

Николай Дмитриевич многогранен в своей деятельности. После несбывшихся, в период 2-ой мировой войны, надежд на освобождение России от красного ига, перед Николаем Дмитриевичем открывается новая страница жизни и доселе незнакомое поприще деятельности.

Если русскому человеку, интеллигенту, было свойственно всю жизнь простаивать пред дверью, вводящей человека в познание Истины, пред дверью, в которую влекло его сердце и весь склад души, но которая оказывалась для него закрытой его собственным высокомерием и своеволием, Николай Дмитриевич, видимо с юных лет, легко вошел в эту дверь и принял Христа, как Кормчего всей своей жизни. Отсюда — благородство его души, чистота, ясность мысли, строгая принципиальность, крепость духа и прямота. Он понимал и жалел людей, духовно обездоленных отсутствием твердой веры, никакими сомнениями непоколебимой. Массы этих несчастных он видел перед собой. И как человек живой веры, Николай Дмитриевич не мог не волноваться при виде, как духовно чахнут и гибнут другие. Ведь для России должны они жить и трудиться, к тому и детей своих обязаны готовить. Единожды дается нам земная жизнь и она должна быть прожита бодро, осмысленно и с пользой для России, возрождение которой немыслимо без Веры и без возврата молодых поколений к родному, национальному, к здоровому прошлому Российской Империи, И Николай Дмитриевич, со свойственной ему энергией, берется за важнейшую работу — обеспечения среднего образования и национального воспитания детей русский беженцев в Австрии. Он достигает этой цели, став директором смешанной русской гимназии в лагере Парш, прежде приняв живое участие в ее создании.

Николай Дмитриевич явил себя одаренным педагогом и воспитателем юношества. Ученики гимназии не только сохранили добрые воспоминания о своем учителе-наставнике, разлетевшись по многим странам свободного мира, но и не порывают с ним связи, пишут в Америку уехавшему Николаю Дмитриевичу, благодарят его за прошлое, делятся с ним радостями и скорбями, обращаются, как к духовному наставнику, за советами. С его отъездом в США пишут ему и оставшиеся в Австрии. — «Не знаю, как Вас благодарить за Ваше доброжелательство», — пишет некий Коля из Парша в 1952 году: «Мы стараемся быть идеалистами, другим примером служить… Икону, которую Вы мне прислали в благословение, повесили мы ее и молимся каждое утро и каждый вечер. Научился по-славянски. Но от лени отучиться не успел». — «Мы ходили на прогулку на очень большую гору», — пишет другой воспитанник: «в разные игры играли, сами варили кушать. Когда солнце начало выходить из-за горы, то мы стали на молитву, знаете как это было красиво, солнце как красный шар выходит из-за горы и в это время мы славим Бога. У меня бывают минуты, когда я не хочу жить, а сейчас, т.е.  в то время, не хотел пережить тот момент. Я тогда думал, что вот сейчас этот момент пройдет и тогда опять начнется мученье. Мне жизнь без России тоже смерть. Я чувствую, я Родины не достоин»'… Он же 13 марта 1953 года пишет: «Милый Николай Дмитриевич. Великую радость принесло мне Ваше письмо. Искренне благодарю за советы и простую откровенность ко мне. Не могу описать Вам мою благодарность. Вы все равно, что отец. Не знаю как Вас за все благодарить. Если бы Вы меня не поддержали, я давно перестал бы быть сыном Православия, Вашими письмами Вы мне магическую силу придаете, а вот что Вы прибаливаете то плохо, Николай Дмитриевич, возьмите кастрюлю с кипящей водой, накройте полотенцем и старайтесь носом пар вдыхать, а ртом выдыхать. После этого закусите аспирином, под одеяло лягте и старайтесь пропотеть. Этот способ часто мама на мне испробовала».

«Получил Ваше милое письмо. Сердечно благодарю», пишет из Австрии питомец: «Вы единственный человек, с которым могу откровенно говорить. Даже родителей исключаю. До сих пор вел я очень странную жизнь. Ее приходилось самому строить. Не было человека, который бы меня мог обрубывать. И как мне удалось 6 классов кончить, сам не знаю. Многим обязан Богу и Вам. Если посмотрю на моих друзей бывших, то спрашиваю, за что мне такая честь. Наверное за то, что я в жизни много мучился. Родился я в 36 году, т.е.  перед войной. Вырос в лагерях без призора. В семье нашей я много неприятного пережил. Но не забываю, что я у родителей великий должник. Моя мать имеет золотое сердце. Отец грубый мужик (так нельзя об отце говорить, но это правда), хотя и очень одаренный. Он ко мне строг, ему я благодарен, что не вышел из меня вор и разбойник, но вышел из меня какой-то дикарь. У меня нет ни одного друга. В меня сейчас перелом. Бросаю школу. Надоело сидеть на отцовских хлебах, захотелось жизни испробовать. Не знаю, что из этого выйдет. Пока Бог не оставлял, а ведь я Его столько раз хулил и отступал от Него, иногда вовсе ни во что не верю. Молитесь обо мне. О Вас молюсь редко — какой я хам! Буду стараться быть лучшим». Какая дивная искренность и доверчивая откровенность юноши к своему бывшему учителю, в котором он чувствует своего друга.

Из дальнейших писем этого юноши, — из них я приведу несколько выдержек, — мы узнаем о благотворном влиянии наставника-друга на душу и волю своего бывшего ученика. — «В этом году» — пишет юноша: «было у меня много переживаний. Несколько раз становился атеистом, потом верил до самопожертвования. Это вольнодумство, которое иногда ко мне в голову лезет настолько сильно, что думаешь, что ты с ума сходишь, и думаешь — стоит ли жить? Если бы иметь какой-нибудь жизненный путь, но я его еще не имею»; в следующем его письме читаем: «Николай Дмитриевич, скажите, пожалуйста, почему считают Толстого выше Достоевского. Я думаю, Достоевский несравним с Толстым. Допустим, Толстой был великий талант, но человека он глубоко не знал и не видел, как Достоевский. Скажите что-нибудь на эту тему. Милый дедушка, не сердитесь, что я так Вам пишу». Цитированные строки свидетельствуют о том, что юноша переборол мрак душевный и вышел на светлую дорогу. — «Насчет Достоевского и Толстого спасибо. Я думал, что я Толстого не понимаю, еще не дорос до этого», — пишет он в другом письме Николаю Дмитриевичу. — «Часто я принимался за чтение Толстого, но не читал с особым удовольствием, кроме «Война и мир». А Достоевский совсем другое, хотя иногда кажется, что он болезненно пишет. Как глубоко он видел человеческую душу! Вы спрашиваете меня, что я намереваюсь делать в будущем. Трудно мне на этот вопрос ответить. Скажу одно: что Бог даст. Интересует меня литература и люблю красоту. Но не знаю, насколько я способен. Месяц тому назад я написал для немецкого журнала маленький рассказ, или просто набросок мыслей под названием: «Загадочное странствование». Писал по-немецки. Если Вас интересует, могу прислать». — Из той же Австрии другой бывший ученик пишет: «Поздравляю Вас с днем Ангела… Думаю, что и Вам бывает иногда грустно. Кругом чужие и из великодушия нас терпят. Очень трудно между двумя культурами воспитываться. Иногда почвы не чувствую под собой». — И еще краткая выдержка от ученика, с родителями оставшегося в Австрии: «На Рождество посетил наш бывший лагерь. Сердце сжимается, смотреть страшно… Живущие в городе стали другими, как на глазах прямо все меняются. Не только в нарядах, но и в нравах заметны перемены. Не сказал бы, что живут счастливо. Работают, как животные, а остальное время, как видно, сидят в кино. Церкви пустеют. Отчего бы это? Нет у людей идеи. А может быть что-нибудь другое? Как Ваше мнение о нашем времени? Очень трудное время, трудно светскому человеку идти путем истинным».

Пишут, благодарят за прошлое ученики из Франции и из стран заокеанских. Из Канады: «Вы приносите большую пользу и много добра и должны быть счастливы, так как все ученики Вас любят и не забудут.» — «Осип и я рады Вашему благословению. Я всегда получаю от Вас самые драгоценные вещи: первое было — учение, второе — икона. Кто Вас знал, тот никогда Вас не забудет, и Вы должны быть этим горды». Из Австралии: «Я думаю, что все ученики, которые уехали в заокеанские страны, не забыли Вас и пишут Вам, такому человеку, как Вы, который, не жалея себя и не смотря на свою старость, старался помочь нам и дать нам то, что надо знать каждому русскому человеку». — «Я стараюсь писать Вам как другу и как своему учителю, который так недавно старался навести на путь истинный мальчика, на некоторое время сбившегося с правильного пути и немного потерялся, но теперь этот мальчик вернулся на правильный путь и старается его держаться». — «Очень благодарю Вас за иконы» — читаем мы у третьего корреспондента из Австралии: «Если Вам не будет очень трудно, пришлите мне два или три картона американских папирос. Конечно, я Вам сначала пошлю деньги, и тогда Вы мне сделаете эту услугу», а в следующем письме тот же юноша пишет: «Радует меня, что Вы мне отказали в посылке папирос. Я бросил курить. За все спасибо Вам».

Из Аргентины: В 1949 году: «Вспоминаю, как я украшала нашу гимназическую церковь под Вашим руководством. И как бы я хотела, чтобы Вы были с нами в день нашей свадьбы… Вынесенное мною из гимназии по истории и русскому языку доставляет мне большую радость. Я с ужасом вспоминаю о том, что могла быть лишена этих знаний. Гимназические годы незабываемы и я так благодарна Вам за то, что мне удалось окончить 7 классов. За эти счастливые годы я обязана Вам и только Вам, который направил меня на правильный путь,» В 1955 году пишут: «Мы все, собравшись здесь в Аргентине, никогда не забудем Ваших уроков по истории, одного из самых важных предметов для молодежи, находящейся вдали от любимой Родины. Спасибо Вам, дорогой Николай Дмитриевич». И в 1956 г. из той же Аргентины: «Вам пишут и шлют свои лучшие пожелания Ваши воспитанники 3-го выпуска и желают Вам еще многие годы продолжать труд на пользу нашей Родины — труд воспитания молодежи в национально-религиозном духе. Ваши благодарные воспитанники (следуют подписи)». Из Венесуэлы: Девушка изливает душевную боль о том, что после 35 лет супружеской жизни, разошлись ее родители, семейный очаг перестал быть уютным и привлекательным уголком, который так манил к себе все прошлые годы. Она просит совета и моральной поддержки. А вот молодой человек подробно пишет о своей любви к девушке, о своих интимных переживаниях, о том, что он вскоре станет «на новую, более тяжелую, сложную, но радостную дорогу», и восклицает: «я теперь не один, со мною И…», а избранная им спутница жизни, также бывшая ученица Николая Дмитриевича, описывает свои и мужа чувства и переживания перед венцом и во время венчания: «Перед нами открылась новая страница нашей жизни и мы оба сознаем, что ждет нас впереди не только веселье, но и много трудностей. Ваши советы глубоко запали в наши сердца; оба мы молоды и очень нуждаемся в советах наших друзей».

Тем, которые затрагивают бывшие воспитанники в письмах своему учителю, масса. Они пишут о личных, интимных переживаниях, о своей первой любви, об ожидании ребенка, о переживаниях в период ожидания и при рождении ребенка, просят наставлений; много в письмах скорби о происходящем в мире, о церковных разделениях, жалуются на расцерковление жизни части русского общества, на недостатки духовенства, и многое другое.

Приведенные выдержки из писем достаточно свидетельствуют, а сотни писем к Николаю Дмитриевичу, данные мне для прочтения его сестрой, со всей очевидностью утверждают, что Николай Дмитриевич умел будить души у молодежи, возбуждать в них жажду знаний, знания объективного, честного. Сила его педагогического воздействия объясняется его любовью к человеку и, между прочим, его глубоким уважением к чужой свободе. Он особенно внимателен был к тем, кто был заклеймен кличкой «озорника». Он умеет временно стать на их точку зрения и помогает им искать правду и правильный путь. Суровый в своей политической и церковной принципиальности, Николай Дмитриевич легок в обращении, полный сердечности и добродушия. Он, любящий каждого человека, чуждый напыщенности, — ценил простоту и непосредственность. Это и привлекало к нему сердца молодежи и детворы.

* * *

Прибыв в США, Николай Дмитриевич поселяется в Свято-Троицкой Обители в Джорданвилле и здесь всецело отдается просветительной, литературной и педагогической работе в качестве профессора Св. Троицкой Духовной Семинарии. Живет он монастырской жизнью, но продолжает питаться теми широкими общественными и церковными интересами, в коих проходила вся его полувековая, крупная по значению деятельность. Он принимает участие в создании Русского Просветительного Общества «Беседа — к Познанию России» в Филадельфии, поставившего своей целью «отмывание от грязи и клеветы великое прошлое России», становится «крестным отцом» этого общества, его постоянным советником, лектором и попечителем.

Мудрость, проявляемая им в области общественно-политической, и особенно — церковной, и «неизменно просветляемая чуткой христианской совестью», — говорит архимандрит Константин, — «делала его привычным советником многих людей, не только созревших, но иногда даже стоявших на высокой свешнице церковного служения и являвшихся столпами в той или иной сфере жизни. И тут никогда дело не сводилось к чему-то лишь деловому, профессиональному: неизменно налицо была религиозно-просветленная связь, в глубочайшей основе которой лежала любовь во Христе. Не случайно такой человек, как архиепископ Тихон, неоднократно и очень настойчиво рекомендовал Николаю Дмитриевичу стать епископом».

* * *

Была ли у Николая Дмитриевича личная жизнь? На этот вопрос отвечает архим. Константин (Зайцев), на глазах которого протекали жизнь и деятельность Николая Дмитриевича за последние 15 лет. — «Личная жизнь для Николая Дмитриевича», — говорит о. Константин, — «исчерпывалась до конца дней его жизни любовью, особенно нежной к сестре и к тем людям, с которыми сближала его жизнь, а особенно с подрастающим поколением, к которому следует отнести не только подростков и даже молодежь, но и всех в жизнь еще входящих, но не имеющих должного жизненного опыта…» «Много есть выдающихся людей», — продолжает о. Константин, — «которые всецело отдают себя какой-нибудь деятельности. Но это бывает всегда заметно — по одному признаку внешнему: отрешения, в той или иной форме, или в той или иной степени, от людей »вообще«, с преимущественным, а иногда и почти с исключительным устремлением своего внимания на людей, связанных с тем именно предметом, которому данный человек служит. Николай Дмитриевич, напротив того, совершенно неограниченно общителен, на редкость общителен. И это не была привычная «светскость», им смолоду усвоенная. В каком-то смысле эта общительность была его природой. Эта окрашенность личности с особенной отчетливостью обозначилась в жизни Николая Дмитриевича, когда стал он педагогом, вступив в некое обязательное и постоянное общение с подрастающим поколением разных возрастов. Это совершенно новое поприще оказалось для него родной ему стихией. Прочные, ничем неразрушимые связи возникли у него с питомцами, подопечными. А затем, как-то совершенно и все в его кругозоре появлявшиеся подростки становились его подопечными, что сказалось с разительной силой и на самом закате его дней, когда эта сила истекающей от него любви объединила вокруг него милую молодежь, которая прибыла в духовную семинарию и оказалась в теснейшем соседстве с Николаем Дмитриевичем. Воспитательная забота Николая Дмитриевича об этих мальцах и их ребяческая абсолютная доверчивая устремленность к нему сливались в некое трогательное целое. В этом общении с подрастающим поколением не было никакой сентиментальности, это была любовь старшего к младшим, пронизанная желанием помочь им своим опытом. Во имя чего? — во имя христианской любви. Любовь Николая Дмитриевича к людям, определявшая его личность, была любовью во Христе, и это налагало на всю его политическую и церковно-общественную деятельность особый отпечаток, отепляя ее. Это именно и позволило Николаю Дмитриевичу, не имея личной жизни, не затвердевать, не засыхать, не замыкаться, не отчуждаться».

* * *

Идейный борец и участник общественных треволнений, Николай Дмитриевич много внимания уделяет и церковной жизни русской эмиграции, явив себя правдивым летописцем церковных событий всего Русского Зарубежья. Он пишет статьи по вопросам церковной жизни; в 1927 году выходит в свет его книга «Возбудители раскола», в 1930 году, вместе со светлейшим князем Горчаковым, издает он книгу «Итоги политики митрополитов Сергия и Евлогия», а в 1967 году издан его ценнейший труд «К сорокалетию пагубного евлогианского раскола».

Церковная ограда это — идеальный союз в Истине, в Любви и в Правде. И Николай Дмитриевич болеет душой при виде боязни Правды в области церковного управления, при виде трусости и раболепства в духовной иерархии, наблюдая широкое применение «лжи во спасение» там, где всякая неправда и ложь должны быть в омерзении. Он скорбит о том, что под предлогом «змеиной мудрости» допускаются сделки и компромиссы, подрывающие авторитет иерархии, ослабляющие уважение к авторитету Церкви и вызывающие в ней разделения. Все это происходит от чрезмерной земляности церковных руководителей, от недостатка веры в силу Истины и от смешения понятий Кесарева и Божия. Многие унесли с собой за пределы Интернационалом поверженной Державы Российской ложный взгляд на Церковь, как на одну из общественных или государственных функций, как на часть государственного или общественного организма, отправления коей должны быть подчинены общей цели этого организма и обязаны соображаться с его задачей. При таком отношении к Церкви, при таком Ее понимании, Церковь становится проводником чуждых Ей воли и целей, в ней происходит удушение Истины и, таким образом, Церковь низводится на степень общественного или политического орудия, перестает быть Церковью, превращается в «учреждение культа».

В своих трудах, посвященных церковной смуте, Николай Дмитриевич смиренен перед лицом Истины и Правды. Пишет он мужественно и смело вскрывает те темные силы и персонаж, которыми внесено в Зарубежье разделение церковное, но писания его лишены совершенно духа вражды и ненависти. В его трудах горячая Любовь к Церкви и глубокая скорбь о происходящем в Ее ограде.

Раскол в церковное Зарубежье введен «темной силой», и на Востоке и на Западе действующей, посредством «Братства св. Софии» и «Религиозно-философской Академии», в числе учредителей которых был Н. Бердяев, еще в 1905 году участвовавший в Петербурге, в квартире писателя-философа еврея Минского, в «причащении» человеческой кровью (кровь была взята от укола еврея музыканта и какой-то еврейки, разболтана в стакане с вином и выпита всеми присутствующими), а — в первые годы своего пребывания в эмиграции — заявивший: «Довольно кланялись вельможам, поклонимся пролетариату»; в числе учредителей был ряд и других богословствующих философов, которые принимали в 1904 и в последующие годы участие в так наз. «Христианском братстве борьбы», занимаясь печатанием воззваний с черным крестом и расклеиванием прокламаций к духовенству и войскам. А вошел раскол через митрополита Евлогия, «по натуре своей не способного плыть против течения, беспочвенного иерарха-интеллигента», добровольного пленника учредителей «Братства св. Софии», и через митрополита Платона, еще в 1917 г. благословившего вел. князя Николая Николаевича, будучи вызван им для совета, послать Государю телеграмму с просьбой отречься от Престола.

Николай Дмитриевич сторонник неограниченного права Правды в ограде церковной. Ибо только Правда, не стесненная Правда, в состоянии сохранить и укрепить нравственные силы православно-русской общественности, укрепить и спасти нашу Церковь.

* * *

Аскет в личной жизни, служитель Истины и Правды, его не интересовало удобное ложе, не тревожил вопрос питания и одежды, не проявлял он заботы о своем материальном благополучии, раздавая от трудов своих получаемые крохи своим питомцам и на общественные нужды. Всего себя посвятил Николай Дмитриевич (говоря словами И.А.  Ильина) жертвенному «Предметному служению» — служению святому делу возрождения Православной России Державной. Вся его политическая и церковно-общественная, литературная и педагогическая деятельность была обращена всецело к задаче восстановления Правды об Исторической России и «не только не забудется в Истории его имя, но не останется втуне и практически вся деятельность» этого великого и, вместе с тем, необычайно скромного в жизни человека.

Для себя он от жизни ничего не требовал. Даже зимняя куртка на нем в 1967 году была та же, которую получил он в австрийском лагере беженском в сороковые годы. Он был глубоко укоренен в Русской Православной Церкви, ощущал ее красоту, Ее значение в жизни государства, и влекся к светящемуся в ней образу Христа.

* * *

Человеку врождена потребность счастья, к нему в своем земном бытии, и стремится человек. Где же найти его русскому человеку, да еще после тех потрясений и потерь, которые пережиты им за истекшие пол века? На этот вопрос нам ответил Н.Д.  Тальберг. Ответил всей своей жизнью. Потеряв Родину, потеряв возможность блестящей служилой, а может быть и научной карьеры, очутившись на распутьях холодного Запада, Николай Дмитриевич мог сказать о себе словами Ф.М.  Достоевского, в ссылке со скрижалей сердца в «Дневник писателя» занесенными: — «Нет, — я не уныл и не упал духом. Жизнь везде жизнь, жизнь в нас самих, а не во внешнем. Подле меня будут люди и быть Человеком между людьми и остаться Человеком навсегда, в каких бы то ни было несчастьях, не уныть и не пасть, — вот в чем жизнь, вот в чем задача ее». Николай Дмитриевич Тальберг это задачу выполнил: он на всем пути своей долгой жизни явил себя Человеком и, как Человек, нашел счастье. Нашел его в том, что жил и трудился во имя Божие — для России, для других и, прежде всего, для молодого поколения, подвигом верности Христу и подвигом живой Веры и любви к Отечеству которого Россия будет спасена от иноземного ига, именуемого Интернационалом.