IV. Страсти и Воскресение
6. Суд
У первосвященников
Из Гефсимании Иисуса под стражею повели к первосвященникам. Все Евангелисты
говорят о первосвященнике в единственном числе, но Матфей называет Каиафу (26:57),
а Иоанн говорит, что Иисуса первым долгом повели к Анне (18:12-13). Сопоставление
свидетельств позволяет определить ту долю, которая принадлежала каждому из
первосвященников — и правящему и отставному — в деле Иисуса.
Из повествования синоптиков вытекает, что делу Иисуса было посвящено два заседания Синедриона: одно — ночное, о котором подробно повествуют Матфей (26:57-68) и Марк (14:53-65) и вскользь упоминает Лука (22:54), другое — утреннее, подробно рассказанное у Луки (22:66-23:1) и едва упомянутое у Матфея (27:1) и Марка (15:1). В Четвертом Евангелии тоже говорится о двух заседаниях: первое, рассказанное с большими подробностями, имеет место у Анны (ср. 18:12-23), второе — строго говоря, только подразумевающееся — происходит у Каиафы (ср. 18:24-28). Позволительно думать, что два заседания Ин. точно соответствуют двум заседаниям синоптиков. В таком случае, формальным заседанием Синедриона было бы только утреннее собрание под председательством правящего первосвященника Каиафы, а ночное собрание следовало бы толковать, как частное совещание членов Синедриона на квартире у Анны.
Роль Анны в жизни Иудейства I века нашей эры достаточно засвидетельствована иудейскими источниками. Хотя сам он и занимал должность первосвященника сравнительно недолго (от 6 или 7 до 15 г. по Р.Х.), но после него первосвященниками были его пять сыновей и его зять Каиафа, что сообщало Анне, как главе первосвященнической семьи, значение признанного главы иудейской теократии. На это значение ясно намекает и Иоанн (18:13), тем показывая свою осведомленность в иудейских делах евангельской эпохи. Замечательно, однако, что при этом Иоанн повторно подчеркивает инициативу Каиафы (18:13-14, ср. 11:49-50), которая, вероятно, была известна и Евангелисту Матфею (ср. 26:3, 57). По-видимому, привлечение Анны могло бы, при известных условиях, склонить дело к благоприятному решению, несмотря на инициативу Каиафы. В пользу этой возможности говорило влияние Анны. Но участие Анны изменения не внесло, и на частном совещании инициатива Каиафы восторжествовала.
Первые два синоптика сохранили память о показании лжесвидетелей, которое, однако, не имело решающего значения. В отчете об этом эпизоде оба Евангелиста не вполне совпадают друг с другом. В Мф. (26:61) Иисус, по словам лжесвидетелей, говорил, что может разрушить храм и в три дня восстановить его. Само собою разумеется, заявление о возможности еще не заключает состава преступления. Евангелист Марк передает (14:58) показание лжесвидетелей иначе: "Я разрушу храм сей рукотворенный, и через три дня воздвигну другой, нерукотворенный". Это заявление, свидетельствующее о намерении, могло бы быть основанием для обвинения. Но и его нельзя было обратить против Иисуса. Почему? По закону Второз. 17:6, показания двух свидетелей могли служить основанием для вынесения смертного приговора только тогда, когда они абсолютно совпадали между собой. В данном случае, показание лжесвидетелей не было ί̉ση (ст. 59): в русском переводе стоит "достаточно". Но ί̉σης значит буквально "равный", как оно и передано в славянском переводе. Оба свидетеля говорили не одно и то же, и по этой причине закон Моисеев не мог быть применен. Несмотря на различие в частностях, оба Евангелиста, сообщающие о лжесвидетелях, совпадают в существенном: показания лжесвидетелей не имели решающего значения.
Тогда первосвященник — в контексте Мф., это мог быть только Каиафа, но дело происходило, как мы старались показать, в доме Анны — принял меры к тому, чтобы исторгнуть из уст Иисуса мессианское исповедание. Он обратился к Иисусу с требованием прервать молчание (Мф. 16:62, ср. 63а, Мк. 14:60, ср. 61а). Очень возможно, что общее свидетельство синоптиков о молчании Иисуса на допросе у первосвященников покрывает более конкретное свидетельство Ин. (18:20-23) об отказе Иисуса отвечать на поставленные Ему вопросы. Как бы то ни было, на вопрос, поставленный Иисусу первосвященником: "Ты ли Христос, Сын Божий?" (Мф. 26:63), или, в передаче Мк. (14:61), "Ты ли Христос, Сын Благословенного?" — Иисус отвечал утвердительно и сказал о грядущем явлении Сына Человеческого во славе. В глазах первосвященника, этот ответ был богохульством, а потому и достаточным основанием для вынесения смертного приговора (Мф. 26: 64-66; Мк. 14:62-64). Частное совещание, тем самым, достигло дели. Иисус был подвергнут поношению (Мф. 26:67-68; Мк. 14:65; Лк. 22:63-65). Об ударе, нанесенном Иисусу одним из служителей во время допроса в доме у первосвященника Анны, свидетельствует и Евангелист Иоанн (18:22-23). В это же время, во дворе первосвященника от Иисуса отрекся Петр. У всех четырех Евангелистов рассказ об отречении Петра переплетается с рассказом о суде первосвященников.
Формальное заседание Синедриона состоялось, по-видимому, только утром. Как было указано выше, о нем подробно повествует один Лука (22:66-23:1). Из Ин. (18:24, 28) можно вывести, что оно имело место у Каиафы, т. е. под его председательством. Иисус засвидетельствовал перед Синедрионом, что Сын Человеческий отныне воссядет одесную силы Божией, и тем повторил мессианское исповедание, которое члены Синедриона уже слышали от Него ночью. Принятое тогда решение получало, таким образом, формальное закрепление. Смертный приговор был вынесен (ср. Мф. 27:1), и Синедрион в полном составе (Лк. 23:1) препроводил Иисуса к римскому прокуратору, Понтию Пилату. Под римскою властью Синедрион утратил право жизни и смерти (Ин. 18:31-32, ср. 19:10). Для того, чтобы смертный приговор, вынесенный Синедрионом, мог быть приведен в исполнение, он должен был быть утвержден прокуратором. До этого момента участие Пилата в деле Иисуса сводилось к тому, что он послал когорту с трибуном во главе помочь Синедриону овладеть Иисусом. Отныне в зависимость от его решения был поставлен вопрос о жизни и смерти Иисуса.
У Пилата
Иисус был препровожден Синедрионом на суд Пилата по обвинению в политическом
преступлении: возмущении народа, призыве не платить подать кесарю и усвоении
Себе достоинства Христа-Царя. С такою исчерпывающею точностью формулировано
это обвинение в Лк. (23:2). То же, хотя и менее ясно, говорят и другие Евангелисты
(ср. Мф. 27:11; Мк. 15:2; Ин. 18:33). В своей политической части, обвинение
было неоправданное. Его заведомая недобросовестность вытекает, хотя бы, из
ответа Иисуса на искусительный вопрос о подати кесарю. Но политическое обвинение
было необходимо, чтобы получить от Пилата утверждение приговора. И Пилат, после
ряда колебаний, о которых свидетельствуют Евангелисты, послал Иисуса на смерть,
как претендента на мессианское достоинство, т. е. как политического преступника.
Это ясно, прежде всего, из надписи на кресте, которая, по самому своему смыслу,
содержала указание преступления (Мф. 27:37; Мк. 15: 26; Лк. 23:38). В Ин. спор
о надписи (19:19-22) показывает только то, что у Пилата было желание этою надписью
уязвить иудеев, вынудивших от него беззаконный приговор. И Евангелисту была
дорога эта формула, как выражение догматической истины. По существу, Пилат
не мог не принимать формулу первосвященников: конечно, не Царь, а претендент
на царское достоинство. Замечательно и то, что Пилат, делая попытку освободить
Иисуса, был поставлен перед альтернативою, кого отпустить — Иисуса или Варавву
(Мф. 27:15-26; Мк. 15:6-15; Лк. 23:17-25; Ин. 18:39-40). Для Евангелиста Иоанна
противоположение Иисуса и Варравы было, как нам может казаться, противоположение
Праведного, Человека в идеальном значении этого слова (ср. 19:5), и злодея: "был
же Варавва разбойник" (18:40). Но из более конкретных указаний синоптиков вытекает,
что Варавва был политический преступник. По свидетельству Евангелиста Марка,
Варавва был в узах вместе с другими мятежниками, которые во время мятежа совершили
убийство (15:7, ср. Лк. 23:18-19, 25). Заслуживает внимания, что и слово разбойник,
употребленное в Ин. и имевшее для его Ефесских читателей — так же, как и для
нас — общее значение, было техническим термином, который применялся в Палестине
к вооруженным противникам Римской власти, обычно называвшимся "зилотами". Пилату
предстояло сделать выбор между двумя обвиняемыми в политическом преступлении.
Агитация Синедриона в народе заставила его сделать выбор в пользу Вараввы.
Но эпизод Вараввы еще раз подтверждает, что Иисус был предан суду Пилата и
осужден Пилатом на смерть по обвинению в политическом преступлении. Такова
формально-юридическая сторона вопроса. Однако, для того, чтобы понять, как
дошло до приговора, надо постараться войти в психологию Пилата. Евангелисты
дают нам для этого достаточный материал.
Нужно признать, что первое впечатление, которое производит на нас образ Пилата
в Евангелии, — скорее симпатичное. Евангелисты подчеркивают настойчивое желание
Пилата отпустить Иисуса. Может быть, он, действительно, испытывал невольную
симпатию к Иисусу. Во всяком случае, в планы Евангелистов входило эту симпатию
оттенить. Расположение Пилата заставляло яснее проступать непреклонную вражду
членов Синедриона. С другой стороны, с распространением христианства в Римской
Империи, авторитетным представителям Церкви было небезразлично подчеркнуть,
что официальный носитель Римской власти был убежден в политической лояльности
Иисуса. Эта апологетическая забота, может быть, особенно чувствуется в Лк.,
где простое сопоставление текстов 23:2 и 20:20-26 должно показать читателям
всю необоснованность политического обвинения. Апологетическая забота Луки сквозит
и в Деян. В Мф. (27:19) упоминается жена Пилата: много пострадав за Иисуса
во сне, она старается предостеречь Пилата против неправедного приговора в тот
самый момент, когда он вершит суд. Предание разукрасило ее образ и даже сохранило
ее имя: Клавдия Прокула (или Прокла). Древние писатели говорили о ее обращении
в христианство. Ни одно из этих утверждений не может быть доказало. Интересно,
что уже в Евангелии известная симпатия к Пилату распространяется даже на его
жену. Между тем, духовный облик Пилата отмечен отрицательными чертами, которые
проступают, при внимательном чтении, и в евангельском повествовании.
Пилат был суровый и беспощадный правитель. Об этом свидетельствуют внехристианские
источники, которые получают подтверждение и в Лк. (ср. 13:1): Господь во время
Своего пути из Галилеи в Иерусалим был осведомлен о галилеянах, кровь которых
Пилат смешал с их жертвами. У него было чувство права и несомненный государственный
инстинкт. Это вытекает из его повторных попыток освободить Иисуса, в невинности
Которого он был убежден. Но чувство права не покоилось у Пилата на твердом
моральном основании. В глубине своего существа, он был скептик и оппортунист.
Когда Иисус ему сказал, что Он пришел в мир свидетельствовать об истине, Пилат
Ему ответил: "что есть истина?" (Ин. 18:38). Этим ответом он показал, что для
него не существовало абсолютной истины. Его согласие — против совести — послать
Иисуса на смерть выражало то же отношение к объективным ценностям. При этом,
необходимо иметь в виду, что своим положением Пилат был обязан покровительству
Сеяна, фаворита императора Тиверия. Но к тому времени, когда на суд Пилата
привели Иисуса, Сеян подвергся опале, и тем самым, Пилат потерял ту точку опоры,
которую он имел в Риме. В случае поступления доноса на Пилата, ему не на кого
было опереться.
Суд Пилата рассказан с особыми подробностями в Ин. (18:28-19:16а), но на нем
останавливаются с вниманием и другие Евангелисты (Мф. 27:11-26; Мк. 15:2-15
и Лк. 23: 2-25). Рассказ Ин. представляет особый интерес не только потому,
что отличается большею обстоятельностью, но и потому, что ясно показывает,
как дело дошло до смертного приговора. Пилат тотчас же видит неосновательность
политического обвинения, выдвигаемого против Иисуса. Иисус не отрицает Своего
царского достоинства, но суждение о Царстве не от мира сего не входит в компетенцию
Пилата, а в существование абсолютной истины, как только что было отмечено,
он не верит. Иисус в глазах Пилата - безвредный мечтатель и больше ничего.
Он хочет отпустить Иисуса. Праздник Пасхи представляет для этого благоприятный
случай. Но иудеи просят отпустить не Иисуса, а Варраву (18:28-40). Тогда Пилат
делает попытку вызвать в иудеях чувство жалости. Поношение, которому он подвергает
Иисуса в этот момент, наилучшим образом объясняется именно этими побуждениями.
Он выводит Иисуса к народу и говорит: "се Человек". Для Евангелиста в словах
Пилата раскрылся глубокий догматический смысл: свидетельство — устами язычника!
— о явлении идеального человека в лице Воплощенного Слова. Сам Пилат хотел
сказать другое: посмотрите на этого несчастного! Но и эта попытка Пилата заставить
Синедрион отказаться от своего решения не имеет успеха. Первосвященники продолжают
настаивать на распятии (19:1-6). Они выдвигают новое обвинение. Иисус усвоил
Себе богосыновнее достоинство. Это — богохульство, которое, по закону, карается
смертью. На Пилата это новое обвиненье имеет действие, противоположное тому,
на какое рассчитывали первосвященники. "Он больше убоялся". Кого? Не первосвященников,
а Иисуса, Который не отвечал на его вопросы и считался с властью Пилата над
Ним лишь постольку, поскольку она была дана ему свыше. Римляне были суеверны,
и в сознании Пилата должна была мелькнуть мысль: а что, если Иисус, действительно,
Сын Божий? Он укрепляется в своем желании отпустить Его (19:7-12а). Дело первосвященников
кажется проигранным. Пилат твердо стоит на своем. Тогда они пускают в действие
последний аргумент. "Если ты Его отпустишь, ты не друг кесарю: всякий делающий
себя царем противник кесарю". Смысл угрозы не вызывает сомнений: иудеи намекают
Пилату на возможность доноса. Пилат слишком хорошо помнит, что Сеян — в опале.
Он уступает и предает Иисуса на распятие (19:12в-16). Он это делает против
убеждения, из личных интересов. Он старается выместить свой гнев на иудеях.
Он повторно называет Иисуса их царем. Возражая ему, они заявляют, что у них
один только царь — кесарь (ст. 15). Они отрекаются от своих мессианских чаяний.
Выше было указано, что и в споре о надписи на кресте (19:19-22) Пилат проявил
то же желание уязвить иудеев. Его чувство права не мирилось с тем беззаконием,
которое его заставили совершить. Но первосвященники добились своего: приговор
Синедриона получил утверждение прокуратора.
Суд Пилата сопровождался поношением. Мы видели, что, по Ин. (ср. 19:1-5),
поношение имело место до вынесения приговора. По Мф. (27:26-31) и Мк. (15:16-20),
Иисус был подвергнут поношению после вынесения приговора. Надо признать, что
эти два свидетельства друг друга не исключают. Вообще, повествование Ин. о
суде Пилата не противоречит повествованию синоптическому, но согласование обоих
повествований в частностях, а именно, расположение отдельных эпизодов, Иоанновских
и синоптических, в хронологической последовательности представляет некоторые
трудности. И потому будет правильнее ограничиться указанием тех эпизодов суда
Пилата, которые сохранены синоптиками и не нашли места в Ин.
Так, в Мф. упоминается вмешательство жены Пилата (27:19), и Пилат, при вынесении
смертного приговора, умывает руки перед народом (27:24-25). Первый эпизод представляет
интерес с точки зрения характеристики Пилата. Второй относится к тем, которые
должны подчеркнуть непримиримость иудеев и лежащую на них ответственность.
Он должен быть поставлен рядом с рассказом о самоубийстве Иуды и о страже у
Гроба. Исторически, гораздо важнее рассказ Лк. (23:6-12, ср. 15) о суде Ирода,
не имеющий параллелей в других Евангелиях. Пилат послал Иисуса к Ироду, когда
узнал о галилейском происхождении Иисуса. Этим он оказал внимание Ироду, и
вполне возможно, что правы те исследователи, которые этим актом внимания объясняют
примирение Ирода и Пилата. Сам Лука смотрел, конечно, глубже: примирение тетрарха
и прокуратора являло солидарность грешного мира перед лицом Божественного Добра.
Но и для Пилата, конечно, главное заключалось не в той любезности, которую
он оказывал Ироду. Заключение Ирода имело для него значение экспертизы. Пилат
не был достаточно знаком с иудейскими делами, и мнение Ирода, представляло
для него объективный интерес. Ирод не поскупился на издевательства над Иисусом,
и блестящая одежда шутовского царя, в которую он облек Его, была одним из проявлений
этих издевательств. Но ею он отвечал Пилату и на тот вопрос, с которым Пилат
послал к нему Иисуса. Экспертиза Ирода была благоприятна для Иисуса. Приведенные
показания синоптиков только усиливают то впечатление, которое мы вынесли из
рассказа Ин. Посылая Иисуса на смерть, Пилат поступал против своего убеждения.
Так или иначе, его решение было принято, и тем самым смерть Иисуса предопределена.
|