П И С Ь М А

иже во святых отца нашего Григория Богослова

к Кесарию, брату

7. К Кесарию, брату (17)

Выражает свою и всех домашних своих скорбь о том, что Кесарии остался на службе при дворе по вступлении на престол Юлиана (361 г.).

Довольно было нам стыда за тебя. Ибо о том, что мы огорчились, нужно ли и писать тебе, который и больше всякого в том уверен? Не говоря о себе и о том, каким беспокойством, а позволь даже сказать, и страхом исполнил нас слух о тебе, желал бы я, чтобы ты, если бы это было возможно, сам послушал, что говорят о тебе и о нас другие, и свои и посторонние, сколько ни есть нам знакомые, если только они христиане. И не только одни говорят, а другие нет, напротив, все равно и в один голос это повторяют, потому что людям приятнее рассуждать о чужих делах. И вот стало для них как бы постоянным занятием говорить следующее: «И епископский сын ныне уже в службе домогается мирских чинов и славы, уступает победу над собой корыстолюбию, потому что ныне все воспламенено страстью к деньгам, и для них не щадят люди души своей, а нимало не поставляют для себя и единственной славы, и безопасности, и обогащения в том, чтобы мужественно противоборствовать времени и поставить себя как можно дальше от всякой нечистоты и скверны! Как теперь епископы уговорят другого не увлекаться временем, не оскверняться общением с идолами; как теперь наказывать оступившихся в чем ином, если сам епископ не смеет сказать слова по причине случившегося у него в доме»? Вот что, или еще гораздо худшее, слышим мы каждый день и от тех, которые говорят это, может быть, по дружбе, и от тех, которые нападают из неприязни. С каким же, думаешь, расположением и с каким духом принимаем это мы, решившиеся служить Богу и признавшие единственным благом устремлять взор к будущим надеждам? Государя, родителя нашего, который весьма огорчен слухами, и которому от этого самая жизнь в тягость, утешаю еще и ободряю я несколько, ручаясь за твой образ мыслей, и уверяя, что не будешь больше причинять нам печали. А государыня матерь, если услышит о тебе что-нибудь такое (а доселе пока разными выдумками скрываем от нее это), будь уверен, впадет в скорбь совершенно безутешную, потому что, как женщина, она менее тверда духом, и притом, по крайнему благоговению, не способна соблюсти меру в подобных случаях. Поэтому, если уважаешь сколько-нибудь себя и нас, придумай для себя что-нибудь лучшее и более надежное. Ибо, без сомнения, и того, что есть у нас здесь, достаточно, чтобы вести свободную жизнь человеку, который не слишком ненасытен и неумерен в пожелании большего. Притом не вижу, какого еще времени ждать нам, чтобы ты устроил жизнь свою, если пропустим настоящее. А если держишься прежнего образа мыслей, и, чтобы удовлетворить своему стремлению, всего для тебя мало, то не намерен я говорить что-либо для тебя неприятное; а предскажу только и засвидетельствую, что необходимо одно из двух: или, оставаясь искренним христианином, принять на себя самую униженную долю христианина и действовать не соответственно своим достоинствам и надеждам, или, желая чести, потерпеть вред в главнейшем и участвовать, если не в огне, то в дыме.

22. К Кесарию, брату (16)

Узнав об избавлении его от угрожавшей смерти во время землетрясения, бывшего в Никее, приглашает к себе и убеждает оставить мирскую жизнь (368 г.).

Для людей благомыслящих и страх небесполезен, даже скажу, крайне прекрасен и спасителен. Хотя и не желаем себе, чтобы случилось с нами что-либо страшное, однако же вразумляемся случившимся; потому что душа страждущая близка к Богу, говорит где-то чудноговорящий Петр, и у всякого избежавшего опасности сильнее привязанность к Спасителю. Поэтому не станем огорчаться от того, что участвовали в бедствии; а, напротив, возблагодарим, что избежали бедствия, и не будем перед Богом одни во время опасностей, а другие после опасностей. Но живем ли на чужой стороне, ведем ли жизнь частную, отправляем ли общественную службу, одного будешь желать (об этом должно всегда говорить, и не переставать говорить), будем желать, чтобы после давать Тому, Кем мы спасены, и принадлежать к Его достоянию, не много заботясь о том, что малоценно и пресмыкается по земле. И тем, кто будет жить после нас, оставим по себе такое повествование, которое бы много служило к славе нашей, а много и к пользе душевной. Но это и есть урок самый полезный для многих, что опасность лучше безопасности, и бедствия предпочтительнее благоденствия. Если до страха принадлежали мы миру, то после страха стали уже принадлежать Богу. Но, может быть, кажусь тебе скучным, много раз пиша об одном и том же, и слова мои считаешь ты не советами, но многословием. Потому довольно об этом; впрочем, обо мне будь уверен, что усердно желаю и всего более молюсь, чтобы нам с тобой быть вместе, устроить нужное к твоему спасению и поговорить о том окончательно; а если бы и не удалось сего, то, как можно скорее встретив тебя здесь, вместе с тобой составить благодарственный праздник.