ПИСЬМА

иже во святых отца нашего Григория Богослова

9. К Амфилохию (159)

Приветствует этого Амфилохия (впоследствии, вероятно, епископа Иконийского) с вступлением в должность судебного ходатая, и просит, для первого опыта, принять на себя ходатайство по делу Евфалия (364 г.)[1].

Подопри золотыми столбами счастливый свой чертог, как говорит Пиндар, и добрым началом в настоящей должности дай нам знать о себе, что построишь и чудный дом, явясь в нем славным. А как дашь о себе знать? Воздав честь Богу и божественному, ибо что для тебя этого важнее и выше? А как и чем воздашь честь? Тем одним, что примешь на себя попечение о предстоящих перед Богом и о служителях алтаря. Один из них сослужитель наш, Евфалий, которого, когда уже поступил он в высший чин, не знаю почему, намереваются исключить из него воинские начальники. Не потерпи этого, и простри свою руку к закону и ко всему клиру, а более всех ко мне, о котором печешься ты. Иначе этот человек потерпит самую горькую участь, один не воспользовавшись человеколюбием настоящего времени и той честью, какую воздают цари священным лицам. Но может быть, подвергается он оскорблению и лишению за дружбу ко мне. И прекрасное дело — тебе не допустить этого, хотя другим хочется не очень прекрасного дела.

___________________________

[1] Можно предполагать по некоторым выражениям этого письма, что оно написано в кратковременное правление Новизна.

10. К нему же (160)

Хвалю изречение Феогнида, который, не одобряя дружбы, продолжающейся только, пока пьем и бываем вместе, хвалит дружбу, выказываемую на деле. Что же он пишет?

«За чашей много бывает друзей,
А в важном деле их мало».

Мы с тобой не пивали из одной чаши и вместе бывали не часто (хотя, конечно, надлежало быть этому и по нашей дружбе и по дружбе наших отцов); требуем же друг от друга благорасположения в делах. Предстоит подвиг, и даже очень важный, потому что сын наш Никовул находится в неожиданных хлопотах из-за тех, от кого всего менее думал иметь беспокойство. Потому прошу, приди и помоги, как можно скорее произнеся суд и защитив, если найдешь нас обиженными. А если не так, то по крайней мере не переходи на противоположную сторону, за малую корысть отдав свою свободу, которой всегда ты пользовался, как знаем по общему свидетельству.

44. К Амфилохию (163)

Шутливо изображает пустыню Озизалу, в которой св. Амфилохий, впоследствии епископ Иконийский, подвизался, оставив судебные дела.

Шутишь. А я знаю опасность Озизалы, которая голодает, когда всего усерднее будет возделана. Одно похвально в ней, что, хотя там и умирают с голода, однако же благоухают и имеют для себя в готовности пышный гроб. Почему же это? Потому что покрываются множеством разнообразных цветов.

45. К нему же (241)

Посылая к нему памфилийца Главка, просит угостить его в пустыне Озизале.

Когда посещал я горы и при горах лежащие города Памфилии, поймал там на горах морского Главка, не льняными сетями извлекши эту рыбу из глубины, но любовью друзей вовлекши добычу в сеть. Как только же этот Главк выучился ходить по суше, посылаю его с письмами к вашей доброте; примите его дружелюбно и удостойте похваляемого в Писании угощения зеленью.

46. К нему же (162)

Не одобряет какого-то армянина, выхваляемого св. Амфилохием.

Приказ твоей правоты нимало не варварский, а эллинский, лучше же сказать, христианский. Но армянин, которым так много хвалишься, совершенный варвар и далек от нашего соревнования.

47. К нему же (12)

Просит прислать из Озизалы зелени для угощения св. Василия.

Не просили мы у тебя хлебов, как не просили воды у жителей Остракины. А если у обитателя Озизалы попросим зелени, которой у вас изобилие, и в которой у нас большой недостаток, то это не удивительно, и не вне обычая. Поэтому соблаговоли послать к нам зелени побольше и получше, или сколько можешь, потому что нищим и малое велико. А поскольку угощаем у себя и великого Василия, то остерегись, чтобы тебе, испытав уже философию Василия сытого, не испытать ее же — голодного и негодующего.

48. К нему же (13)

Выговаривает за то, что, вместо прошенной зелени, прислана одна лебеда.

Как скупо идет к нам от вас зелень! Да и что, кроме лебеды? А между тем все ваше богатство — сады и реки, рощи и засеки, и сторона ваша также обильна зеленью, каку других золотоносна, и вы питаетесь луговыми цветами. А хлебные зерна — у вас баснословное блаженство, и хлеб, как говорится о хлебе ангельском, также вожделенен, и не вы всегда уверены в его получении. Поэтому обильнее присылайте нам зелень, или не станем делать других угроз, а задержим у себя хлебные запасы; и тогда узнаем, точно ли кузнечики питаются одной росой.

55. К Амфилохию (161)

Сего Амфилохия, опечаленного разлукой с сыном, Амфилохием же, который поставлен в сан епископа Иконийского, извещает о кончине своего родителя (374 г.).

Ты скорбишь? А я, конечно, радуюсь! Ты проливаешь слезы? А я, как видишь, праздную и хвалюсь настоящими обстоятельствами! Тебя печалит, что похищен у тебя сын и удостоен почести за добродетель; для тебя несносно, что его не будет при тебе, что он не станет ухаживать за тобой в старости, и по обычаю услуживать, в чем должно? А мне не горько, что отец пошел от меня в последний путь, с которого уже не возвратится ко мне, и я не увижу его более! После этого нимало не жалуюсь, не требую должного утешения, зная, что собственные свои несчастья не дают времени позаботиться о чужих; а нет человека настолько дружелюбного и любомудрого, чтобы он был выше страданий и стал утешать другого, когда сам имеет нужду в утешении. Но ты присовокупляешь удар к удару, обвиняя нас, как слышу, и думая, что не порадели о твоем сыне и о нашем брате, или (что всего тяжелее) изменили ему, даже не сознаем той потери, какую понесли все, друзья и родные, особенно же ты, который больше всех полагал в нем надежду жизни, видел в нем единственную опору, единственного доброго советника, единственного сообщника в благочестии. На чем же основываешь такие свои догадки? Если на прежнем, то припомни, что, встревоженный слухом, с намерением приходил я к вам и готов был сообщить свое мнение, когда еще было время об этом посоветоваться; но ты говорил со мной обо всем, кроме этого, не знаю, по причине ли той же скорби, или с другой какой целью. Если же заключаешь по последнему, то не дозволили мне увидеться с тобой в другой раз более всего своя скорбь, должная честь отцу, и погребение, чему не мог предпочесть ничего другого, особенно же, когда скорбь была так свежа, что философствовать безвременно и выше человеческой природы было бы не только не благочестиво, но и в других отношениях не благопристойно. Наконец подумал я, что дело само меня предупредило, возымев уже свой конец, как угодно сие было Правителю дел наших. И довольно об этом. А теперь умерь свое огорчение, как сам себя уверяю, самое неразумное. Если же представляется тебе еще что-нибудь, сообщи мне, чтобы тебе не огорчать и меня отчасти, и себя самого, и чтоб не потерпеть чего-либо такого, что очень недостойно твоего благородства, вместо других обвиняя меня, который ничем тебя не обидел, но, если надобно сказать правду, испытал такое же принуждение от общих наших друзей, которых считал ты единственными своими благодетелями.

149. К Амфилохию (164)

Благодарит за путешествие к Парнасу и за обнаружение клеветы на епископа; также просит ехать далее, засвидетельствовать это епископам и разобрать с ними остающиеся в сем деле недоумения.

Исполнит Господь вся прошения твоя (Псал. 19, 6), и да не презришь моление отца. Довольно успокоил ты старость нашу тем, что выехал даже к Парнасу, когда был приглашен, и что обличил клевету, возведенную на досточестнейшего и боголюбивейшего епископа. Порочные люди любят возлагать вину свою на тех, кто их обличает. Правда, что всякое обвинение опровергали лета и жизнь этого мужа, опровергал и я, который часто слышал и пересказывал о делах его другим, а равно опровергали и те, которые отведены им от заблуждений и присоединены к общему телу Церкви, однако же нынешнее лукавое время, по причине клеветников и людей злонравных, требовало более точного доказательства, и ты представил это доказательство нам, или лучше сказать, людям легкомысленным, которых нетрудно обмануть подобной клеветой. Если же соблаговолишь принять на себя труд дальнейшего пути, лично засвидетельствовать это, и с прочими епископами разберешь то, в чем недоумение, то сделаешь духовное дело, достойное твоего совершенства. Я и все, кто со мной, приветствуем твое братство.

150. К нему же (240)

Просит молитв его о себе.

Едва освободился я от трудов, какими обременяла меня болезнь, как притекаю к тебе, снабдителю исцеления. Ибо язык иерея, любомудрствующий о Господе, поднимает больных. Поэтому соверши наилучшее священнодействие и разреши великие мои грехи, прикасаясь к жертвам Воскресения. Ибо я, бодрствую ли или сплю, пекусь о твоих делах, и ты стал для меня добрым смычком и стройной лирой, поселившись в душе моей, после того как, пиша ко мне тысячи писем, усовершенствовался ты в познании души моей. Но, богочестивейший, не поленись помолиться и ходатайствовать за меня, когда словом привлекаешь Слово, когда бескровным сечением рассекаешь Владычное тело и кровь, вместо меча употребляя глас.