П И С Ь М А

иже во святых отца нашего Григория Богослова

К Евсевию,
епископу Кесарийскому

Письмо 12

Поскольку обращаю слово к человеку, который не любит лжи и проницательнее всякого открывает ложь в другом, сколько бы ни была она запутана самыми хитрыми и разнообразными изворотами, к тому же и мне самому (пусть будет это сказано, хотя и нелегко сказать) не нравится хитрость — и по природному моему расположению, и по внушению Писания, то и пишу по этой причине, что у меня на сердце.

Снизойди к моему дерзновению; иначе обидишь, лишая меня свободы и принуждая скрывать в себе болезненную скорбь, подобно какому-то гнойному и злокачественному нарыву. Как радуюсь, что делаешь мне честь и приглашаешь меня на духовные совещания и собрания, так тяжело для меня оскорбление, какое терпел и доселе терпит от твоего благоговения лосточестнейший брат Василий, с самого начала мной избранный и доныне остающийся для меня товарищем жизни, учения и самой высокой философии; и я за такое избрание нимало не осуждаю себя, потому что скромнее будет сказать так, иначе подумают, что, восхваляя его совершенства, хвалю сам себя.

Но ты, унижая его и оказывая честь мне, по моему мнению, поступаешь почти так же, как если бы кто человека одной рукой стал гладить по голове, а другой бить по щеке, или, подломав основание дома, начал расписывать его стены и украшать наружность. Поэтому если убедишься сколько-нибудь моим словам, то сделаешь по-моему. А я прошу убедиться, потому что это справедливо. Если обойдешься с ним, как должно, и он будет служить тебе. А мое дело — следовать за ним, как тени за телом, потому что я, человек малый, расположенный к миру, и не дошел еще до такого жалкого состояния, чтобы, желая в ином быть философом и принадлежать к лучшей стороне, потерять из виду то, что в нашем учении самое главное — а именно любовь, особенно любовь к иерею, человеку почтенному, о котором знаю, что он жизнью, словом и правилами превосходнее всех, известных мне. И самая скорбь не помрачит во мне истины.

365 г.

Письмо 13

Написанное мной не столько оскорбительно, как жаловался ты на моё письмо, сколько духовно, и философично, и справедливо, разве только и это оскорбляет ученейшего Евсевия. Но хотя ты и выше по степени, однако же дай и мне немного свободы и справедливого дерзновения, а потому будь к нам благосклоннее. Вели же судить о моём письме как о письме служителя, обязанного смотреть тебе в глаза, — тогда в этом случае и удары приму, и плакать не буду. Или и это будет поставлено мне в вину? Но, скорее, прилично поступать так всякому другому, нежели твоему благоговению, потому что великодушному человеку более свойственно принимать свободную речь от друзей, нежели ласкательства от врагов.

365 год.

Письмо 14

И в других случаях перед твоим благоговением не поступал я низко — не обвиняй меня в этом, но, дозволив себе несколько свободы и смелости, чтоб сколько-нибудь облегчить и излечить скорбь, тотчас покорялся, смирялся и добровольно подчинял себя правилу. Да и мог ли не делать сего, зная тебя и законы Духа? А теперь, хоть и был бы я крайне низок и малодушен, не дозволяют этого и самое время, и эти звери, нападающие на Церковь, а также твое благородство и мужество, так чисто и искренне ратоборствующее за Церковь. Поэтому, если угодно, придем соединить с тобой свои молитвы, вместе подвизаться и служить тебе и, подобно детям, которые поощряют к действию отличного борца, своими восклицаниями воодушевлять тебя в борьбе.

365 год.