Глава 16
Пpетеpпело ли Божество стpадание?
Но самая изменчивость нашего тела, говорят, есть страдательное
состояние, и, кто в теле, тот бывает в страдании, но Божество бесстрастно.
Следовательно, странно это понятие о Боге, если только утверждают, что
бесстрастный по естеству входит в общение со страданием. Но и на это
воспользуемся опять тем же ответом, что страдательным состоянием иное
называется в собственном смысле, а иное — по неточному словоупотреблению.
Что касается свободного произволения и от добродетели обращает к пороку,
то подлинно есть страдание; все же, что в естестве усматривается переходным,
идущим особой последовательностью, то в более собственном смысле можно
назвать скорее делом, нежели страданием. Таковы, например, рождение,
возрастание, поддержание тела посредством притекающей и извергаемой пищи,
стечение в теле стихий и опять разложение сложившегося и переход в сродное.
Чего же, по сказанию нашего таинства, коснулось Божество? Собственно
ли так называемого страдательного состояния, которое есть порок, или
естественного движения? Если бы в учении утверждалось, что Божество допустило
до себя недозволенное, то должно было бы бежать от такого нелепого догмата,
как не предлагающего о Божием естестве ничего здравого. Если же говорит,
что Бог коснулся нашего естества, и первое бытие и особое существование
которого возымели начало от Бога, то в чем погрешает проповедь против
боголепного образа мыслей, когда в понятиях о Боге не входит в веру никакого
страдательного расположения? Ибо не говорим, что врач подвергается страданию,
когда врачует страждущего, — напротив того, ухаживающий за больным, хотя
и касается недуга, сам остается свободен от страдания. Если рождение
само по себе не есть страдание, то и жизнь никто не назовет страданием.
Напротив того, к человеческому рождению приводит сладострастие и стремление
живых к пороку — это есть недуг естества. Но таинство говорит, что Божество
чисто от того и другого. Поэтому если рождение чуждо сластолюбию и жизнь
— пороку, то какое остается страдание, в котором бы, по словам таинства
благочестия, имел общение Бог? Но если страданием назовет кто разлучение
тела и души, то справедливо было бы прежде наименовать так соединение
обоих. Ибо если расторжение соединенных есть страдание, то и сопряжение
разъединенных может быть страданием, потому что и в сочетании раздельных
и в разделении состоявших в связи представляется некое движение. Поэтому,
чем именуется последнее движение, тем надлежит называть и предшествующее.
Если же первое движение, которое именуем рождением, названо будет страданием,
то страданием же должно назвать и то, которым разрешается соединение
тела и души. Но о Боге говорим, что был Он в том и другом движении нашего
естества — и в том, которым душа соединяется с телом, и в том, которым
тело разлучается с душой. А о человеческом составе, по причине неизреченного
и невыразимого этого срастворения, смешанного в рассуждении того и другого,
т. е. чувственного и духовного, предусмотрено то, что единение однократно
соединенных, разумею душу и тело, продолжается и навсегда. Ибо, когда
естество наше, следуя свойственному для него порядку и в Воплотившемся
подвигнуто было к разделению души и тела как бы липким каким составом,
разумею Божественную силу, снова сопряг Он разделенное, приведя расторгнутое
в неразрывное единение. И это есть воскресение — того, что прежде было
сопряжено и по разложении взаимно соединяется, возвращение в неразлагаемое
единение, чтобы человечеству возвратилась первоначальная благодать и
снова вступили мы в вечную жизнь, когда примешавшийся к естеству порок
по причине разложения нашего состава исчезает в нас, как бывает это с
жидкостью, которая, когда сосуд с ней разбит, не будучи ограждаема ничем,
разливается и пропадает. Но, как начало смерти, происшедши в одном, перешло
на весь человеческий род, таким же образом и начало воскресения через
Единого распростирается на все человечество. Кто воспринятую Им душу
снова соединил с собственным Своим телом той силой Своей, которая при
первом составлении срастворена была и с телом и с душой, Тот неким более
общим способом соединил духовную сущность с чувственной, начало по порядку
успешно сведя с концом. Ибо когда в воспринятом Им на Себя человеческом
составе по разрешении душа снова возвратилась в тело, тогда соединение
разделенного, как от некоего начала, в возможности равно переходит на
весь человеческий род. И это есть таинство домостроительства Божия о
человеке и воскресения из мертвых. Хотя смертью разлучается душа с телом
и не нарушается необходимый порядок естества, однако же Бог воскресением
снова сводит их между собой, чтобы послужить для них разграничительным
пределом того и другого, и смерти и жизни, когда, как в Себе самом составит
разделенное смертью естество, так и Сам соде лается началом соединения
разделенного. |