Муч. Иустин Философ
Апология II

представленная в пользу христиан римскому сенату

1. События, совершившияся вчера и третьяго дня в вашем городе при Урбике, Римляне, и то, что подобным образом безразсудно делается вашими правителями повсюду, вынудили меня написать эту речь в защиту нас, которые одной природы с вами и ваши братья, хотя вы и не признаете этого и не хотите признавать из-за славы ваших мнимых достоинств. Ибо повсюду, исключая тех, которые веруют, что беззаконные и невоздержные будут наказаны вечным огнем, а добродетельные и жившие подобно Христу будут жить вместе с Богом в состоянии, чуждом страдания, — я разумею сделавшихся христианами, — все, кого станут исправлять от какого-нибудь порока отец или ближний, или сын, или друг, или брат, или муж, или жена, все такие по упорству воли, привязанности к удовольствию и непреклонности к добру, и злые демоны, всегда враждующие против нас и имеющие таких судей, (как Урбик), своими рабами и почитателями, настроивают таких правителей, как бы беснующихся, подвергать нас смерти. Но чтоб объяснить вам все дело, бывшее при Урбике, я разскажу вам, что случилось.

2. Одна женщина имела у себя распутнаго мужа, и сама была прежде распутною. Когда же она познала учение Христово, то и сама обратилась к доброй жизни и старалась убедить к тому же мужа своего, излагая ему учение [1] и внушая, что для тех, которые живут не целомудренно и не согласно с здравым разумом, будет мучение в вечном огне. Но муж продолжал те же распутства и своими поступками отчуждил от себя жену. И она, почитая нечестием долее разделять ложе с таким мужем, который против закона природы и справедливости всячески изыскивал средства к удовлетворению похоти, захотела развестись с ним: но, уважив советы своих, которые убеждали ее потерпеть еще, в надежде, что муж когда-нибуд переменится, принудила себя остаться. Когда же муж ея отправился в Александрию, и сделалось известным, что там он вдался в дела еще худшия; тогда она, чтобы оставаясь в супружестве и разделяя с ним стол и ложе, не сделаться участницею его непотребств и нечестия, дала ему так-называемый развод и удалилась от него. Но хороший и добрый муж ея, которому бы следовало радоваться тому, что она и сама бросила такия дела, которым необузданно предавалась прежде с слугами и наемниками, находя удовольствие в пьянстве и всяком непотребстве, и хотела его удержать от них, — когда она оставила его против его воли, представил против нея обвинение, объявляя, что она христианка. Она подала тебе, самодержцу, прошение, чтоб ей было дозволено сперва распорядиться своими домашними делами, и по приведении в порядок дел своих защищаться по предмету обвинения; и ты дозволил это. А бывший муж ея, не могший теперь вести дело против нея, обратился на некотораго Птоломея, который подвергся наказанию от Урбика, и который был наставником ея в христианском учении. Он поступил таким оброзом: сотника, своего приятеля, который заключил Птоломея в темницу, он убедил взять Птоломея и спросить только о том, христианин ли он. Птоломей, будучи нрава правдолюбиваго, чуждаго лжи и обмана, исповедал себя христианином, и за то сотник оставил его в узах и долго мучил в темнице. Наконец, когда этот человек был приведен к Урбику: то также был спрошен только о том, христианин ли он. Он опять, зная за собой доброе, которым обязан Христову учению, исповедал училище Божествевной добродетели. Ибо, кто отрицается от чего-нибудь, отрицается или потому, что осуждает это дело, или потому, что сознает себя недостойным и чуждым того, а посему избегает признания; но ни то, ни другое условие не идет к истинному христианину. Урбик приказал отвесть его на казнь. В это время некто Лукий, также христианин, видя так незаконно состоявщееся осуждение, сказал Урбику: «почему ты осудил на казнь этого человека, который не виновен ни в блуде, ни в прелюбодеянии, не убийца, не грабитель или вор, и вообще не обличев в каком-либо преступлении, а исповедал только себя христианином? Ты, Урбик, судишь, как неприлично судить ни самодержцу благочестивому, ни философу сыну кесаря, ни священному сенату». А Урбик, ничего не отвечая, сказал только Лукию: «и ты, мне кажется, такой же»; и когда Лукий отвечал «точно», то и его велел отвесть на казнь. Лукий даже благодарил его за это, зная, что избавляется от таких злых властителей, и отходит к Отцу и Царю небесному. Подошел еще и третий некто, и также приговорен был к казни.

3. Поэтому и я ожидаю, что буду пойман в сети кем-нибудь из тех, о которых я упомянуль, и повешен на дереве, по крайней мере, Кресцентом, любителем шума и суетнаго блеска. Ибо этот человек не стоит того, чтобы называть его философом (любителем мудрости). так-как он всенародно обвиняет нас в том, чего не знает, — будто христиане безбожники и нечестивцы; и это делает он в угоду и удовольствие обольщенной толпы. Если он нападает на нас, не изучавши учения Христова; то он человек крайне злой и гораздо хуже простолюдинов, которые часто остерегаются говорить о том, чего не знают, и приносить ложное свидетельство; а если он изучал его и не понял его величия, или понял, но делает так, чтобы не заподозрили его, что он христианин, то оказывается еще более низким и злым, потому что он раб народнаго и несмысленнаго мнения и страха И я хочу, чтоб вы знали, что я, предложив ему несколько вопросов, удостоверился и доказал, что он вовсе ничего не знает. И если эти состязания с ним не дошли до вас, то, в доказательство истинности моих слов, я готов и при вас повторить состязание с ним: и это было бы царское дело. А если известны вам и мои вопросы и его ответы, то для вас ясно, что он ничего нашего не знает, или если и знает, то, боясь слушателей, не смеет говорить, подобно Сократу, и чрез то обличается, что он, как я сказал, не философ, а славолюбец, который не уважает того достойнаго всей любви правила Сократова: «никого не должно предпочитать истине» [2]. И невозможно, чтоб циник, избравши последнею целию безразличие (между добром и злом) признавал какое-нибудь добро, кроме безразличия.

4. Но чтобы кто-нибудь не сказал нам: «так убивайте же все сами себя и отходите к Богу, и нас избавьте от хлопот»: то скажу, по какой причине мы этого не делаем, и почему при допросах безбоязненно признаемся. Мы научены, что не напрасно Бог сотворил мир, но для человеческаго рода, и, как я прежде сказал [3], Он услаждается теми, которые подражают в свойственных Ему добродетелях, и ненавидит тех, которые словом или делом предпочитают зло. Итак если все мы отанем сами себя убивать, то будем виновны в том, что, сколько от нас зависит, никто не родится, не научится Божественному учению, и перестанет существовать человеческий род, и если будем делать так, то сами поступим противно воле Божией. Когда же нас допрашивают, — мы не отрицаемся, потому что не сознаем за собою ничего худаго, но почитаем нечестием не быть во всем верными истине, которая, мы знаем, угодна Богу; притом мы хотим ныне и вас избавить от несправедливаго предубеждения об нас.

5. Но если кому придет такая мысль, что если мы признаем Бога нашим покровителем, то беззаконные, как мы говорим, не владычествовали бы над нами и не мучили бы нас: разрешу и это. Бог, сотворивший весь мир, покорив земное человеку, и устроив небесныя светила для произращения плодов и для произведения перемен времени, постановив им Божественный закон (что, очевидно, Он сделал для людей), вверил попечение о людях и о поднебесном поставленным на это ангелам. Но ангелы преступили это назначение: они впали в совокупление с женами [4], и родили сынов, так-называемых демонов: а затем, наконец, поработили себе человеческий род, частию посредством волшебных писаний, частию посредотвом страхов и мучений. которыя они наносили, а частию чрез научение жертвоприношениям, курениям и возлияниям, в коих сами возимели нужду, поработившись страстям и похотям; и они посеяли между людьми убийства, войны, любодеяния, распутства и всякое зло. Поэтому и поэты и мифологи, не зная, что все ими описываемое делали с мущинами и женщинами, городами и народами, ангелы и рожденные от них демоны, приписали это самому Богу и сынам родившимся, как от семени Его, тав и от называемых Его братьев, Посидона и Плутона, а равно и от детей их. Потому они каждаго называли таким именем, какое кто из ангелов давал себе и своим сынам.

6. Напротив Отцу всего, нерожденному, нет определеннаго имени, ибо если бы Он назывался каким-нибудь именем, то имел бы кого-либо старше себя, который дал Ему имя. Что же касается до слов: Отец, Бог, Творец, Господь и Владыка, — это не суть имена, но названия, взятыя от благодеяний и дел Его. И Сын Его, Который один только называется собственно Сыном, Слово, прежде тварей сущее с Ним и рождаемое от Него, когда в начале Он все создал и устроил, — хотя и называется Христом, потому что помазан, и потому что чрез Него Бог устроил все, но и это самое имя содержит неизвестное значение, так же как и наименование: Бог не есть имя, но мысль, всажденная в человеческую природу, о чем-то неизъяснимом. Но Иисус имеет имя и значение и человека, Спасителя; ибо Он и сделался человеком, как я уже сказал [5], и родился по воле Бога и Отца ради верующих в Него людей и для сокрушения демонов. Это и теперь вы можете узнать из того, что происходит пред вашими глазами. Ибо многие из наших, из христиан, исцеляли и ныне еще исцеляют множество одержимых демонами во всем мире и в вашем городе, заклиная именем Иисуса Христа, распятаго при Понтие Пилате, между тем как они не были исцелены всеми другими заклинателями, заговорщиками и чародеями, — и тем побеждают и изгоняют демонов. овладевших человеками.

7. Поэтому Бог, ради семени христиан, которое Он признает причиною сохранения мира [6], и медлит произвести смешение и разрушение вселенной, так чтобы не было уже более злых ангелов, демонов и людей. А еслибы не это, то уже было бы невозможно вам более поступать так с нами и возбуждаться к к тому злыми демонами; но судный огонь сошел бы и истребил все без разбора, как прежде воды потопа не оставили никого, кроме одного с его семейством, который называется у нас Ноем, а у вас Девкалионом, и от котораго снова произошло такое множество людей — злых и добрых. Так — утверждаем мы — будет сгорение мира, а не как думают стоики, на основании своего учения о превращении всех вещей одной в другую; что;, очевидно, весьма нелепо. И не по судьбе люди действуют или терпят случающееся с ними, но — думаем — каждый делает добро или грешит по своему выбору; а что добрые, каков Сократ и подобные ему, бывают гонимы и заключаемы в узы, а Сарданапал, Епикур и подобные им, повидимому, благоденствуют в изобилии и славе, то это происходит по действию злых демонов: но стоики, не понимая этого, учили, что все бывает по необходимости судьбы. Но так-как Бог в начале сотворил род и ангелов и человеков с свободною волею, то по справедливости они будут нести наказание в вечном огне за грехи свои. Ибо такова природа всякой твари — быть способною к пороку и добродетели, и ни одна из них не была бы достойною похвалы, еслибы не имела возможности склоняться в ту или другую сторону. Это же подтверждают все где-либо бывшие здравомыслящие законодатели и философы тем, что предписывали иное делать, а иного удаляться. И стоические философы в своем учении о нравственности весьма одобряют это же самое, так что из этого открывается несостоятельность их учения о началах и о безтелесных вещах. Ибо если они скажут, что действия людей происходят вследствие судьбы, то должны будут сказать, — или что Бог есть не что иное, как то, что вращается, изменяется и всегда разрешается в то же самое, и таким образом окажется, что они имеют понятие только о тленвом, и что сам Бог как в частях, так и в целом участвует во всяком зле; или что и порок и добродетели — ничто: но это противно всякому здравому понятию, разуму и уму.

8. И последователи стоических учений за то, что они были прекрасны в своей нравственаой системе, также как и поэты в некоторых отношениях, по причине семени Слова [7], насажденнаго во всем роде человеческом, — были, мы знаем, ненавидимы и убиваемы: таков, известно, был Гераклит, как я прежде сказал [8], и из современных нам Мусоний [9] и другие. Ибо демоны, как я показал, всегда производили то, что все старавшиеся сколько-нибудь жить согласно с разумом и удаляться зла, были ненавидимы. Поэтому ни мало не удивительно, если, по действию обличаемых демонов, подвергаются еще бо;льшей ненависти те, которые стараются жить согласно не с какою-либо частию посеяннаго в них Слова, но руководствуясь знанием и созерцанием всего Слова, Которое есть Христос. Демоны, впрочем, понесут достойное наказание и мучение: они будут заключены в вечном огне. Ибо если они и ныне побеждаются от людей именем Иисуса Христа, то это служит свидетельством о наказании, которое готовится для них и для служащих им в огне вечном. Так и все пророки предвозвестили, и Иисус, наш Учитель, научил нас.

9. Но чтобы не сказал кто того же. что говорят те, которые почитаются за философов, т.-е. что все, что мы говорим о наказании неправедных людей в вечном огне, есть только пустыя слова и пугала, и что мы внушаем людям жить добродетельно только по страху, а не потому, что это хорошо и прекрасно, — на это отвечу коротко, что если это не так, то нет Бога, или если есть, то Он не печется о людях, что и добродетель и порок — ничто, и что, как я прежде сказал, законодатели несправедливо наказывают тех, которые преступают их хорошия предписания. Но так как они не несправедливы, и Отец их чрез Слово научает их делать тоже, что делает Сам: то ее несправедливо поступают и те, которые сообразуются с ними. Если же кто противопоставит нам различные законы между людьми и скажет, что у одних это почитается хорошим, а то худым, но у других почитается хорошим то, что признается у тех худым, и наоборот, хорошее у тех признается здесь за худое: тот пусть выслушает, что скажу на это. Мы знаем, что и злые ангелы установили законы, соответствующие их порочности, и в таких законах находят удовольствие люди, которые сделались подобными им. Но истинное Слово, когда Оно пришло, показало, что не все мнения и не все учения хороши, но одни худы, а другия хороши. Это же и подобное тому я отвечу и таким людям, и если будет нужно, раскрою подробнее, но теперь возвращаюсь к своему предмету.

10. Итак наше учение, очевидно. возвышеннее всякаго человеческаго учения, потому что явившийся ради нас Христос по всему был Слово, т.-е. и по телу, и по Слову, и по душе [10]. И все, что когда-либо сказано и открыто хорошаго философами и законодателями, все это ими сделано соответственно мере нахождения ими и созерцания Слова, а так как они не знали всех свойств Слова, Которое есть Христос, то часто говорили даже противное самим себе. Но кто из живших до Христа, по Его человечеству, покушался изследовать и опровергать что-либо Словом, те были предаваемы, как нечестивые и дерзкие, суду. Самый твердый из всех них в этом деле Сократ был обвинен в тех же преступлениях, как и мы; ибо говорили, что он вводил новыя божества и не признавал тех, которых граждане почитали богами. А он, изгоняя из государства и Гомера [11], и других поэтов, учил людей отвращаться злых демонов — злых и делавших то, что описывали поэты, и увещевал их приобретать познание неведомаго им Бога посредетвом изследования разума, говоря так: «Отца и Зиждителя всего и найдти не легко, и, нашедши, возвестить Его всем не безопасно» [12]. Однако наш Христос сделал это своею силою. Ибо Сократу никто не поверил так, чтобы решился умереть за это учение; напротив, Христу, Котораго отчасти познал и Сократ, — ибо Он был и есть Слово, Которое находится во всем и предвозвещало будущее, то чрез пророков, то и Само чрез Себя, когда соделалось подобострастным нам и учило этому, — поверили не только философы и ученые, но и ремесленники и вовсе необразованеые, презирая и славу, и страх, и смерть, потому что все это производит сила неизреченнаго Отца, а не средства человеческаго разума.

11. Но мы не были бы убиваемы, и неправедные люди и демоны не были бы сильнее нас, еслибы всякому рожденному человеку не надлежало умереть; поэтому-то мы и отдаем этот долг с благодарением. И здесь — я думаю — хорошо и прилично привести разсказ из Ксенофонта, для пользы Кресцента и тех, которые несмысленны так же, как он. Ксенофонт говорит [13], что Геркулес, пришедши к месту, где встречались три дороги, нашел добродетель и порок, которые явились ему в образе женщин; и что порок в роскошном наряде, с очаровательным и цветущим лицем и с мгновенно пленяющим взглядом, сказал Геркулесу: «если ты последуешь за мною, то я сделаю, что ты всегда будешь жить весело и украшаться самым блистательным убранством, подобным тому, какое на мне»; а добродетель с грубым лицем и одеждою говорила: «но если последуешь за мною, то украсишься не скоропреходящим и тленным убранством и красотою, но украшениями вечными и прекрасными». Итак мы совершенно уверены, что всякий удаляющийся того, что кажется красивым, и стремящийся к тому, что почитается трудным и странным, получает блаженство. Ибо порок, для прикрытия своих собственных действий, принимает на себя свойства, которыя принадлежат добродетели и которыя действительно прекрасны, чрез подражание нетленному (ибо он ничего нетленнаго не имеет и сделать не может), и тем порабощает себе долу преклонных людей, а принадлежащия ему худыя свойства переносит на добродетель. Но те, кто понимает истинно хорошее, бывают нетленны в добродетели: что всякий разсудительный человек должен предположить и о христианах и об атлетах и о тех, которые делали подобное тому, что поэты говорили о мнимых богах, — выводя такое заключение из того, что мы презираем смерть, которой бы надлежало убегать.

12. И сам я, когда еще услаждался учением Платона, слышал, как поносят христиан, но видя, как они безстрашно встречают смерть и все, что почитается страшным, почел невозможным, чтоб они были преданы пороку и распутству. Ибо какой распутный и невоздержный, почитающий за удовольствие есть плоть человеческую, может охотно принять смерть, чтоб лишиться своих удовольствий? Не будет ли он напротив стараться всячески продолжить свою настоящую жизнь и скрываться от властей, а не объявлять о себе для осуждееия на смерть? Между тем злые демоны возбудили некоторых худых людей и на такое дело: умертвивши некоторых из нас по ложным обвинениям, на нас взнесенным, они влекли на пытку слуг наших, или детей, или женщин, и ужасными мучениями принуждали их говорить про нас те баснословныя действия, которыя сами делают явно. А так как за нами нет ничего такого, то мы и не безпокоимся, имея Бога, нерожденнаго и неизреченнаго, свидетелем мыслей и действий. Ибо почему бы нам и всенародно не признавать таких дел хорошими, и не доказывать, что они суть божественное любомудрие, говоря, что, умерщвляя людей, мы совершаем таинства Кроноса: упиваясь, как говорят, кровию, подражаем тому, что вы делаете почитаемому вами идолу [14], котораго вы окропляете кровию не только безсловесных животных, но и людей, совершая это возлияние крови умерщвленных жертв чрез знаменитейшаго и благороднейшаго из вас; а мужеложствуя и беззаконно совокупляясь с женщинами, мы подражаем Юпитеру и другим богам, находя для себя в этом защиту в сочинениях Эпикура и поэтов? Но так как мы убеждаем вас удаляться и от таких постановлений и от тех, которые их исполяяют и подражают таким, — как это я делаю и теперь на этих самых страницах, то на нас всячески нападают; впрочем мы о том не заботимся, ибо знаем что Правосудный Бог все видит. И что, еслибы и теперь кто взошел на какое-нибудь возвышенеое место, и воскликнул трагическим голосом: «стыдитесь, стыдитесь приписывать невинным то, что сами делаете явно, и то, что свойственно вам самим и вашим богам, взводить на тех. которые нисколько тому не причастны: перестаньте, образумьтесь!»

13. И вот я, когда открыл то нечестивое покрывало, которое злые демоны набросили на божественное учение христиан для отвращения от него прочих людей, посмеялся и над виновниками этих ложных выдумок, и над их покрывалом, и над народным мнением, и, признаюсь, поставляю себе в славу быть и всеми силами стараюсь явиться на самом деле христианином; и это не потому, что учение Платоново совершенно различно от Христова, но потому, что не во всем с ним сходно, равно как и учение других, как-то: стоиков, поэтов и историков. Ибо всякий из них говорил прекрасно потому именно, что познавал отчасти сродное с посеянным Словом Божиим. А те, которые противоречили сами себе в главнейших предметах, очевидно не имели твердаго ведения и неопровержимаго познания. Итак все, что; сказано кем нибудь хорошаго, принадлежит нам христианам. Ибо мы, после Бога, почитаем и любим Слово нерожденнаго и неизреченнаго Бога, потому что Оно также ради нас сделалось человеком, чтобы сделаться причастным нашим страданиям и доставить нам исцеление. Все те писатели посредством врожденнаго семени Слова могли видеть истину, но темно. Ибо иное дело семя и некоторое подобие чего либо, данное по мере приемлемости; а иное то самое, чего причастие и подобие даровано по Его благодати.

14. Итак, я прошу вас, благоволите надписать на этом сочинении, что; вам угодно, и обнародовать его, чтобы и другие узнали о наших делах и могли освободиться от ложнаго мнения и неведения о добром [15]; они по своей собственной вине подлежат наказаниям: потому что в природе человеческой есть способность различать доброе от худаго, и потому что, обвиняя нас, которых не знают, в таких действиях, какия называют постыдными, сами находят удовольствие в богах, которые совершали такия дела и ныне еще требуют от людей того же; таким образом, осуждая нас, как будто бы мы делали это, на смерть или узы или другое какое наказание, они произносят приговор на самих себя, поэтому для осуждения их не нужно других судей.

15. Что же касается до нечестиваго и ложнаго Си-монова учения между соотечественниками моими [16]; то я оставил его без внимания. Если вы сделаете надпись на этом сочинении моем, то я сделаю его известным всем, чтобы, если можно, переменили свои мысли: с этою единственною целию я написал это сочинение. А наше учение, по здравому суду, не постыдно, но выше всякой человеческой философии. По крайней мере оно не походит на сотадския [17], филенидския [18], орхистическия, эпикурейския, и другия такого же рода наставления поэтов, которыя всем позволено и видеть в представлениях и читать в писаниях. Я наконец заключу, сделавши с своей стороны все, что могу, и желая, чтобы все люди повсюду сподобились истины. О, еслибы вы ради себя самих судили правильно, как того требует благочестие и любомудрие!

_______________________________________
Примечания:
[1] Т.-е. Христово.
[2] Плат. де Republ. X.
[3] Сн. 1 апол. гл. 10.
[4] Сн. 1 ап. гл. 5. Таже мысль высказывается у Афинагора (Suppl. pro Christ. c. 24), в Климентинах (VI, с. 13), у Климента Александрийскаго (Strom. VI, с. 1. § 10); у Тертуллиана (Ароl. с. 22), у Лактанция (Instit. div. II, с. 15); а также у Иосифа Флавия (Antiqu. Iud. 1, с. 4).
[5] Сн. 1 апол. гл. 23 и 63.
[6] Сл. в письме к Диогнету гл. 6.
[7] Или Разума.
[8] Сн. 1 апол. гл. 46.
[9] Из немногих Мусониев ученые здесь разумеют Мусония Тирренскаго, стоическаго философа, который, по свидетельству Свиды, за смелость и независимость духа был убит Нероном.
[10] В этих словах выражается представление Иустина о соединении человеческаго и Божескаго естеств во Христе в единое лицо Богочеловека, в котором жила вся полнота Слова без уничтожения человеческой природы, им Самим образованной и воспринятой от Девы Марии.
[11] У Платона Republ. II, где он делает Сократа лицом говорящим.
[12] Сн. Плат. в Тимее. Климент александр., Ориген, Минуций Фелике, Лактанций и другие вместо Иустинова: ουϰ ἀσϕαλες, принимают согласно с Платоном: ἀδύνατον.
[13] Ксеноф. Memor. Socr., II. с. 1.
[14] О том же сн. Татиана (Orat. c. graec. с. 26), Феофила антиох. (ad Autol. III, с. 7), Минуция Феликса (Octav. с. 21 и 30) и Лактанция (Inst. div. 1. с. 21).
[15] Здесь сдедуют в рукописях и некоторых печатных изданиях слова: Εἰς τὸ γνωσϑῆναι τοῖς ἀνϑρωποις ταῦτα (чтобы это было известно людям), но Отто опускает их, почитая их здесь излишними и нарушающими склад речи, и полагает, что они внесены в текст с полей, где кто нибудь хотел означить содержание последних глав — просьба об обнародовании сочинения Иустинова.
[16] Т.-е. Самарянами. Сн. 1 апол. п. 1 и 26.
[17] Сотад, по свидетельству Страбона, первый стихотворец, начавший говорить о безнравственных и нецеломудренных предметах (ϰιναιδολογειν); отсюда и род таких стихотворений стал называться сотадским. Он жил при Птоломее Филадельфе. См. Любкера Real-lexikon.
[18] Филенид также стихотворец о любовных делах, Орхистические, или плясовые стихи соединялись с пением и пляскою, которыя в последния времена язычества были исполнены сладострастия.