my studies и с т о р и я ц е р к в и, п а т р о л о г и я, б о г о с л о в и е ... |
В начало | Имена | Тематический раздел | Хронологический раздел | Географический раздел | Библиотека |
Об апологетах христианства II века Отрывок из сочинения Ф. В. Фаррара «Первые дни христианства» *
Борьба с язычеством началась теперь и в литературе. Если доселе христианство более распространялось втиши; если его последователи составляли, как издевались язычники, «немой, только за углом болтливый народ»; если защита производилась только молча и терпеливо, то теперь выступали в защиту его люди, получившие образование в классической науке, и выступали не только с простым красноречием, но и с сочинениями. Первые апологетические опыты относятся ко времени Адриана; из времен Антонина мы уже обладаем богатою апологетическою литературою, которая показывает, какие шаги сделало в этом отношении христианство. К благочестивому императору Антонину и к его любящему истину усыновленному им сыну Марку Аврелию обращался Иустин Философ с требованием справедливости от благочестия и любви к истине этих властелинов для «неправедно ненавидимых и гонимых». К сенату и ко всему народу римскому он обращается во второй своей апологии с беззаветною откровенностью, хотя и знал и предсказывал, что защита этого праваго дела могла навлечь на него смерть. Другие, как Афинагор, обращались также к императору или также непосредственно (так, как и апологии, обращенныя к властелинам, в то же время предназначались для более обширных кругов) к публике, как Феофил Антиохийский в своем сочинении к Автолику и Минуцию Феликсу, первому, который на латинском языке в прекрасном разговоре Октавия защищал христианство. Если те более имели в виду склонить на свою сторону правителей и государство, то эти последние более заботились об обращении своих языческих читателей. лижайшею задачею апологетов было опровергнуть те упреки, которые делались христианству, и показать, что христиане не были ни атеисты, как обвиняли их, ни предавались таким мерзостям, как приписывала им молва о фиестейских пиршествах и эдиподейских смешениях; ни, наконец, не были врагами императоров и государства. Нужно было вообще разсеять те предубеждения, которыя язычники питали против новой веры. Этого можно было достигнуть только ознакомлением язычников с новой верой, так как эти предубеждения большею частью возникали из неведения. Вследствие этого апологеты открыто излагают учение и правила, обычаи и нравы и вообще весь нравственный облик христиан. Из исполнения пророчеств, из превосходства христианскаго учения, из проявлений веры в жизни, из высоконравственной жизни христиан, их благотворительности, их смиреннаго терпения и мужественной смерти стараются они доказать истину христианства. Но затем они переходят к нападению. Апология делается полемикой. Нелепость идолопоклонства, безнравственность богов, которые делаются руками распущенных художников и охраняются безнравственными людьми; безнравственность мифов, из которых состояло, главным образом, чтение язычников; безнравственность искусства, которое выставляло на показ даже всякия безстыдства; страх, господствующей в жизни язычников, которая сама по себе составляет бездну безнравственности, все это открыто и резко выставлялось язычникам. Но апологеты не останавливаются и на этом. Они сознавали не только ту сторону язычества, которою оно отличалось от христианства, но и ту, которою оно приближалось к христианству. Они стремились не к тому, чтобы расширить и без того громадную бездну между христианством и язычеством, но к тому, чтобы по возможности приблизить язычество к христианству. Вследствие этого они старались найти в язычестве чаяние христианства, указывать сходства в учении древних мудрецов с учением христианства, находить в языческом мире прообразы и предсказания о христианстве. Нам, правда, может показаться странным, если Иустин Философ напоминает язычникам, что они имеют пред собою образ креста, который они так презирают, повсюду в своих орудиях, на своих окнах и дверях, в прямом стане человека, даже на своих знаменах и победных знаках; но даже в этой игре воображения, благодаря которой Иустин представляет язычникам крест, как нечто давно известное им, имеющее свой прообраз в самой природе и человеческой жизни, заключается глубочайший смысл. Иустин в сущности идет тем же путем, на какой, вступил и ап. Павел в Афинах, когда он, воспользовавшись надписью на языческом жертвеннике: «неведомому Богу», стал проповедывать язычникам этого самаго неведомаго Бога. Но Иустин умел и иначе обосновать первоначальное назначение человека для христианства, назначение, из котораго само собой возникли в язычестве все несознательныя указания на него, это именно учение о Логосе (Слове, Иоан. I, 1), которым он пользуется при этом. Во Христе Логос сделался плотью. Но в то время, как христиане вообще имели у себя всего Логоса, Господа Иисуса Христа, отдельныя части этого Логоса, семена Логоса, были разсеяны и во всем языческом мире. И там, в языческом мире, Логос действовал в мудрецах, поэтах и законодателях. Отсюда отзвуки христианской истины в языческих сочинениях и поэмах; отсюда многия высоконравственныя начала в языческом законодательстве. Равным образом и великие люди язычников, их герои добродетели сделались тем, чем они были, благодаря Логосу. Все это составляет как бы часть христианства в язычестве, и язычники должны были находить в этом побуждение для воспринятия полноты этих даров в христианстве. Еще определеннее видело в язычестве подготовительную стадию для христианства послание к Диогнету. Отвечая на вопрос, часто поднимавшийся язычниками, почему Бог так поздно послал Своего Сына, автор послания доказывает, что мир должен был созреть для этого посольства. Конечно, мы находим и таких апологетов, апология которых почти совершенно переходить в полемику, как напр., апология Тациана, который видит в язычестве лишь глупость и развращение и не допускает ничего добраго в его произведениях; но это были лишь исключения. В общем во всей апологетике этого времени звучит тон привлекающей любви, который прекраснейшее свое выражение нашел в не раз уже упоминавшемся знаменитом послании к Диогнету. Апологеты хотели не отталкивать, но привлекать и пользовались для этого теми сродными пунктами, которые они могли находить в язычестве и в душе язычников. Если христианство в глазах язычников было чем то противным всякой человечности, то они доказывали, что оно то и есть истина человеческая, так как, по прекрасному выражению Тертуллиана, «душа человеческая по природе христианка».
Фаррар Ф. В. Первые дни христианства. Часть I. СПб: Издание И. Л. Тузова, 1892. С. 655-657. Разбивка на абзацы произведена мною (кроме абзаца третьего) |